Когда я проснулась, стояла тьма хоть глаз выколи. Из-за этого я сразу сообразила, где я, хотя бывает, что соображаю не сразу. Темнота дома и темнота здесь – это две совершенно непохожие темноты. И меня этой непохожестью ударило как обухом по голове.
Отныне мой дом – коробка без окон. А я в этой коробке – как игрушка, которую до поры аккуратно положили в ящик.
Глава 8
Я снова заснула. А потом, даром что в спальне и не было окон, я проснулась с рассветом – как всегда. Ну, или почти с рассветом. Ча, конечно, ушел. На Горе я почти всегда выходила в утренний дозор, поэтому просыпаться засветло уже у меня в крови, как мандалы на ладонях. Кромешный мрак выбивал из колеи, поэтому я с минуту неловко нашаривала выключатель возле изголовья. Со светом все вернулось в более-менее привычное русло. Я быстро собралась и проверила перском.
– Расписание, – произнесла я, рассудив, что должно же тут быть расписание.
И оно тут было. Перском исправно проинформировал меня, что через два часа мне надлежит быть в оружейне. Тут же раздался мелодичный звон, и по всем апартаментам разнесся безликий женский голос:
– Раде Чарм быть в оружейне в ноль восемь часов.
Ну что ж, заменит мне монастырские колокола. По крайней мере, не просплю.
Я напомнила себе, что я вообще-то Охотница. Моя служба все та же, и она тем более важна, раз цивы не понимают, что к чему.
По карте я отыскала столовую; там почти никого не было. Только я и Паладин. Союзником обзавестись не помешает, решила я. Надо же хоть с кем-то по-человечески общаться. Поэтому я направилась не к линии раздачи, а прямиком к Паладину.
– Вчера у меня не было возможности поблагодарить тебя за помощь, Старший Охотник, – официальным тоном провозгласила я. – Прости мне мою неучтивость.
Он уставился так, словно у меня выросла вторая голова:
– Да на здоровье. У вас там все такие вежливые?
– Невежливые получают по шее, – улыбнулась я.
Он засмеялся. Без этой своей суровости он казался другим. Как на картинках из книги про короля Артура, которую я однажды читала.
– Со мной ты, пожалуй, зря любезничаешь. Мне хоть и случается попасть в топовые, но другие Охотники меня не сильно любят.
Я пожала плечами:
– Значит, другим Охотникам не доводилось иметь дело с Христовыми. А в моих прежних угодьях целых три поселения ваших. И мы нормально ладим. Поэтому не вижу повода не ладить с тобой. И если на то пошло, я тут для всех деревня. Подозреваю, ты охотнее мне кое-что объяснишь, чем Ас.
Он смерил меня долгим задумчивым взглядом.
– Ладно, – наконец кивнул он. – Бери еду и валяй спрашивай.
И я пошла за едой. Какое счастье, тут хоть что-то знакомое. Яйца, например, – хорошие, натуральные. И жареный картофель тоже. Я набрала тарелок, вернулась к Паладину и уселась напротив. Он отодвинул свой пустой поднос и скрестил руки на груди – приготовился к моим расспросам.
– Топовый, культовый, все эти эфиры Охотников, – начала я. – Оружейник сказал, мы должны внушать цивам уверенность в безопасности. Но что значит «топовый» и «культовый»? И как вообще можно уследить за всеми этими каналами?
Он фыркнул:
– Мы тут все расписаны в рейтинге по популярности. Чем чаще смотрят твой канал, тем ты выше в рейтинге. Мы тут вроде гладиаторов. Знаешь, кто такие?
Я кивнула с набитым ртом.
– Культовый – это те, кто возглавляет рейтинг, – продолжал Паладин. – В других городах, кстати, тоже бывают яркие Охотники, и их эфиры передают тут вместе с нашими. В общем, у каждого Охотника и у всяких знаменитостей – музыкантов, художников, танцовщиков, актеров – свой канал. – Он покачал головой. – Некоторые каналы появились и пропали, но Охотничьи всегда действуют. И еще есть канал для Элит-Охоты. На эти индивидуальные каналы пашет целая индустрия.
– Но это же… ненормально.
– Да нет, это только кажется, будто все очень сложно. Если начнешь смотреть, сразу увидишь: чего-то дельного там всего на пару часов плюс еще прямые эфиры. А в основном крутят повторы. Я почти уверен, что так нарочно задумано. Это чтобы люди – не те, которые с деньгами и могут поехать куда-то и все себе позволить, а обычные люди, работяги, сидели и пялились в видвизор все свободное время. Пока они смотрят ролики, они опасности не представляют. И к тому же они делаются пассивными. Пассивные люди не задают вопросов. Они принимают на веру, что все хорошо, кругом безопасно, а пришлецы – это чудища из бабушкиных сказок, а не реальная угроза. Даже если зритель вдруг узнаёт район, где идет Охота. Но чаще всего не узнаёт. Секторы, где люди по-настоящему выходят наружу, показывают не часто. Да и то народ таким сюжетам не доверяет. Все считают, это наполовину фальшивка, если не целиком.
Я только поморгала в ответ. Ну и умный же он, этот Паладин. Мне бы до такого в жизни не додуматься.
– У нас тут примерно сотня Охотников, не считая Элиты, – продолжал Паладин. – Иногда больше, но не меньше. Три смены дозоров. И человек двадцать – двадцать пять самых популярных считаются топовыми.
А, вот что значит это словечко.
– А на камеру снимают всё-всё? – слабым голосом проговорила я.
Он скривился – чуть-чуть, но у меня на такие мелкие гримасы глаз наметан.
– Всё-всё. Когда нет чего-нибудь остренького, ведущие начинают строить догадки и делают намеки. Так что ты следи за тем, что говоришь и что делаешь. А то про вас с Карли много чего выдумают.
Мне захотелось упасть лицом в тарелку с яйцами.
– Ох, мамочки! – простонала я. – Да это хуже чем сплетни!
– Это сплетни и есть, только другого уровня. И на основе полной анонимности. Те, кто их распускает по комп’сети, скрываются за особыми идентификаторами. Никто ни за что не отвечает. – Он опять качнул головой. – Эфиры транслируются не только в Пике, и не только у местных Охотников есть каналы, но все же Пик – это… – И он замолчал, подыскивая слово.
– Пик – это пик, – подхватила я. – Как Голливуд до Дисерея.
– Dies Irae, – поправил он, чуть нахмурившись. – Вы, безбожники, вечно путаете.
– Но Дисерей все так называют… – И я неодобрительно покосилась на него. – Все, кроме вас, Христовых. Как ты его назвал?
– Ди-ес И-рэ, – по слогам проговорил он. – Это не был Апокалипсис, раз никто не вознесся живым на небо. Значит, это было что-то другое. Dies Irae – это по-латыни «день гнева».
Ничего себе новости. Я, конечно, Охотилась и для Христовых, но они при нас, «безбожниках», держали рот на замке. О своей вере они среди чужаков не распространялись. Особенно это касалось обитателей Укромья и Монастыря. Вероятно, из-за того, что звездный час Христовых обернулся страшенным провалом, а мы, то есть Охотники и военные – так уж получилось, – спасли их шкуры.