– Спасибо.
Было хорошо понятно, к чему он клонит.
Роублз поерзал на лавке.
– Вы на пути к полноценному гражданству. У вас есть лицензия санитарки, вы ухаживали за пожилыми людьми, вы убирались в домах. Та «съемочная группа» изъяла целую кучу золота из дома, в котором вы работали. Миз Мора, вам из нее что-нибудь перепало?
– Золото? Да я деньги на продукты-то едва с них вытрясла!
В заброшенном гнезде опоссума на чердаке по-прежнему лежали еще три десятитоловых слитка.
– В прошлом году вы задекларировали в налоговой весьма скромный доход, а теперь вот этот дом вдруг купили…
– Его бóльшая часть по-прежнему принадлежит банку. Владельцем записан деверь моей кузины, он из Кито
[134]. Я за ним просто присматриваю. Чиню, привожу в порядок.
И все это полная правда – по документам. Если понадобится, она их ему под нос сунет!
Сидя у себя на заднем дворе и глядя в его темные глаза – такие же темные, как и у нее самой, – Кари чувствовала, как где-то внутри волной поднимается гнев.
Ну кто бы мог подумать, что она и сюда сумеет пробраться – беда! Кто бы мог подумать, что беда пролезет в этот вот садик, в этот ее дом, стоящий на сплошном фундаменте без единого лаза, в котором может застрять играющий во дворе малыш!
Она совершенно отчетливо видела перед собой лицо Роублза – гораздо отчетливей, чем сад у него за спиной. Словно зрение сфокусировалось точно по центру. Примерно так же, резко и отчетливо, она видела фигуру команданте, когда тот стрелял в ребенка под домом.
Кари подняла взгляд на свое манговое дерево, прислушалась к дыханию ветра в его листве, сделала глубокий вдох, потом еще один.
Пчела, спеша перед зимой пополнить запасы в улье, подлетела к сумке с юстицией в горшке, потыкалась в цветы. Перед глазами Кари сразу промелькнул образ старого натуралиста, которого она опекала в Колумбии, – из кармана торчат сложенные очки, на голове затянутая густой сеткой шляпа.
Ее злость на Роублза была ничем не оправдана, и она это прекрасно понимала.
Кари встала из-за стола.
– Детектив Роублз, хочу предложить вам стаканчик холодного чая, но прежде прошу вас изложить суть дела.
В молодости, занимаясь боксом во время службы в морской пехоте, Терри Роублз как-то целых шесть сюрреалистических недель удерживал звание чемпиона Тихоокеанского флота в полутяжелом весе; в лице Кари он заметил нечто такое, что сразу же узнал.
«О’кей. О’кей. Жутко не хочется приступать, но пора».
– О’кей, – сказал он вслух – после того как это «о’кей» раз десять прозвучало у него в голове. – У вас есть какое-либо представление о том, что именно Ганс-Петер Шнайдер собирался с вами проделать?
– Нет.
– Ганс-Петер Шнайдер поставляет женщин шахтерам на нелегальные разработки золота в Колумбии и Перу. Многие из них получают ртутное отравление, потому что шахты загрязняют источники воды. Когда такие женщины умирают, больше на них уже не заработать – их органы не годятся для продажи. Он торгует человеческими органами, не отравленными ртутью. Изымает их где-нибудь в мотелях. Продает женщин-калек в особые клубы во всех частях света. Он сам калечит женщин, чтобы потакать подобным извращенным вкусам – на заказ. Я это к тому, что если даже до вас Шнайдер и не доберется, то есть и другие женщины, которых он заставит очень сильно страдать.
Никакой видимой реакции на лице Кари.
– Вот его наброски – это то, что он планировал проделать с вами. Дизайнерские предложения, так сказать. Еще раз прошу прощения, но прошу отнестись к этому максимально серьезно.
Роублз подвинул по столу стопку листочков, лицом вниз.
Кари перевернула их один за другим. С точки зрения художественного мастерства – просто отличная графика. На самом первом ей была оставлена только одна конечность – рука с кистью и пальцами, чтобы было чем ублажать ее будущих хозяев, а по всему телу – татуировки с портретами Матушки Гнис. От остальных рук и ног не оставлено и следа. На рисунке она выглядела как какой-то обрубок с единственной торчащей сбоку рукой. В углу имелась пометка мелким почерком: «Бостонский приклад»
[135].
Далее эскизы все быстрей мелькали у нее в руках. Просмотрев их все до единого, Кари опять аккуратно сложила листки в стопку, подровняла и подвинула по столу обратно к Роублзу.
– Вы можете помочь нам остановить Ганса-Петера, – произнес он.
– Каким образом?
– Он буквально зациклился на вас. Он нужен мне, и он нужен Интерполу. Нам нужно отправить его больных и богатых клиентов в тюрьму или в психушку – туда, где им самое место. Я хочу, чтобы Ганс-Петер перестал терзать для них женщин. Вы можете приманить его.
– Вы знаете, где сейчас Ганс-Петер Шнайдер?
– Его кредитки засветились в Боготе и Барранкилье, и в Боготе с его телефона сделано несколько звонков. Но он обязательно вернется сюда. А если не вернется, нам придется сработать на упреждение и самим отправиться по его душу. Помощь Интерпола гарантирована. Один информатор уже опознал нескольких его клиентов. У одного из них вилла на Сардинии. С вашей учебой и работой я все улажу. Так как, вы готовы? Поедете со мной, чтобы его прищучить?
– Да.
– А еще я хочу посадить в тюрьму человека, который взял в аренду те стволы, – сказал Роублз.
Он уже произвел несколько арестов по делу о незаконном предоставлении огнестрельного оружия, но нужно было доказать присяжным, что именно это оружие было в руках у напавших на его дом уголовников.
– Из одного из этих стволов стреляли в мою жену, – медленно проговорил Роублз. – И в меня тоже, и в мой дом, который чертовски похож вот на этот. Я очень люблю свой дом, точно так же как вы любите свой – в смысле, дом деверя вашей кузины. Вы не видели – Ганс-Петер Шнайдер ходит при оружии?
– Да.
– Что конкретно вы видели? Можете описать?
– Описать стволы?
– Я читал ваше заявление на продление СВЗ. Я в курсе вашего прошлого. Вы точно уверены, что это оружие не просто из киношного реквизита?
– У них было два «АК» с полноценными переводчиками огня и глушителями и пара винтовок «АР-15С», одна с пружинной насадкой
[136]. Для всего – рожковые магазины на тридцать патронов, а для одного из «АК» еще и барабанный. У Ганса-Петера Шнайдера, у этого высокого, – девятимиллиметровый «Глок» в плечевой кобуре за спиной. Вам с лимоном?