У Алиеноры имелись новости и о самом Генрихе Шампанском. Ричард получил письмо от племянника как раз перед тем, как отбыл из Шинона в Нормандию. Генрих сообщал, что сыновья Саладина затеяли распри друг с другом, и Ричард обругал французского короля в выражениях, от которых даже моряк покраснел бы: так он злился, что лишен возможности сражаться вместе с Генрихом за Иерусалим, как поклялся. Рыцари-госпитальеры освободили отца Анны из плена, как того требовал герцог Австрийский, и Исаак немедленно подтвердил все слухи о своем сговоре с сарацинами, поскольку направился прямиком в Румский султанат в Анатолии
[6]. По словам Генриха, деспот плел заговор против византийского императора, явно понимая, что шансов отобрать Кипр у Ги и Амори де Лузиньянов у него нет.
– Однако у Генриха есть кое-какие хорошие новости, Джоанна. У них с Изабеллой родился первый совместный ребенок, дочь. Поскольку дочь Изабеллы от предыдущего брака уже носила имя Мария, в честь матери Изабеллы, они называли крошку на французский лад Мари, в честь матери Генриха, чем очень ее порадовали. – Потом улыбка Алиеноры померкла. – Решение Генриха остаться в Утремере и вступить в брак с Изабеллой стало большим ударом для Марии, ведь она понимает, что теперь они с сыном вряд ли свидятся снова.
Джоанна порадовалась за Генри и Изабеллу. Она любила племянника, и ей нравилась его молодая жена. Она почувствовала легкий укол зависти при мысли о том, как повезло Изабелле так легко забеременеть, и вспомнила о долгих бесплодных годах своего брака после смерти младенца-сына.
– Да, есть еще интересная весть из Тулузы, Джоанна. Дьявол призвал к себе тамошнего графа.
Джоанне показалось, что сердце пропустило удар.
– Отца, не сына?
– Конечно, отца. Я не считаю Раймунда одним из прислужников Дьявола, хотя с Церковью мы, возможно, тут расходимся во мнениях.
Джоанна вспомнила про яростную враждебность кардинала Мелиора к Раймунду и согласилась с матерью. Значит, теперь Раймунд стал графом Тулузским. Удивляясь, что ей так приятно это слышать, Джоанна приписала это той мысли, что из молодого человека выйдет куда лучший правитель, нежели его родитель.
Вернувшись в Шинон, она поделилась новостями с Беренгарией. Та тоже обрадовалась и выразила надежду, что теперь, когда Раймунд получил власть над Тулузой, он станет менее терпим к еретикам. Она считала, что им следует написать Раймунду и, памятуя о том, как он был любезен с ними во время долгого путешествия из Марселя до Пуатье, выразить свое сочувствие. Джоанна согласилась, и тем же вечером продиктовала писцу краткое письмо с соболезнованиями, хотя сомневалась, что Раймунд сильно расстроен смертью отца. Но потом она забрала письмо и собственноручно сочинила постскриптум, написав, что Раймунд был прав. «Иногда я чересчур поспешно принимаю решения, как тем сентябрьским вечером в саду в Бордо». Джоанна была уверена, что Раймунд поймет это завуалированное извинение. Она представила, как он улыбнется, читая письмо, и мысль об этом заставила улыбнуться и ее тоже.
* * *
Императрицу Констанцию до сих пор преследовали кошмары о пережитом три года назад в Салерно. Оставленная Генрихом после того как его самого и большую часть армии поразил кровавый понос, она оказалась в смертельной опасности, поскольку горожане впали в панику, узнав об отступлении императора и немецкого войска. Осаждаемая пьяной толпой в королевском дворце, Констанция была близка к смерти, и кузен короля Танкреда спас ее как раз вовремя, а потом передал ценную пленницу сицилийскому королю. Она так и не простила Генриху, что тот бросил ее в Салерно и отказался пойти на уступки ради ее освобождения. Однако она простила салернцев, поскольку понимала, что причиной их поступка стал страх, а не предательство. И хотя полагала, что они заслуживали наказания, но пришла в ужас от жестокой мести мужа, обрушенной им на несчастный город и его жителей.
Но она вынесла из Салерно не только плохие воспоминания. Известная медицинская школа в Салерно признавала женщин, давала им право врачевать, и в течение ее очень опасной и почти невероятной беременности Констанция была рада присутствию женщины-доктора. Она была убеждена, что это дама Мартина помогла ей сохранить плод на ранних опасных сроках, когда велика угроза выкидыша, и верила, что дама Мартина поможет ей родить живое дитя мужского пола. Констанция никогда не сомневалась, что Господь благословит ее сыном. Однако в ту декабрьскую ночь она думала не об опасности родильной палаты, поскольку в тот вечер узнала про то, что ее фрейлины старались от нее утаить – про слухи, будто ее беременность – просто обман. Говорили, что Констанция слишком стара, чтобы зачать ребенка, да еще после восьми лет бесплодия. Но Генрих нуждался в наследнике и потому придумал эту уловку. Младенца, возможно, одного из внебрачных детей Генриха, принесут в родильную палату и будет объявлено, что императрица произвела на свет прекрасного здорового мальчика.
Констанция возмущалась, став объектом таких непристойных сплетен, и опасалась, что злая молва может бросить тень на законнорожденность сына. Если люди не верят, что это ее ребенок, его могут не принять как истинного наследника сицилийского трона. Враги станут использовать против него эти грязные слухи как повод для мятежа. Пройдет время, и даже он сам может задуматься: а не так ли это на самом деле? Она тихо плакала одна в темноте. Но когда пришло утро, Констанция встала с постели с сухими глазами, в которых читалась та самая стальная решимость, что помогла Отвилям основать в сердце Сицилии свое королевство. Она вызвала начальника своих придворных рыцарей и приказала разбить посреди городского рынка шатер.
– А после распространишь весть, что я буду рожать там, в этом шатре, и что все матроны и девицы этого города приглашены засвидетельствовать рождение моего ребенка.
Придя в ужас от мысли, что знатная дама выставит себя напоказ, деля столь интимный момент с женами сапожников, кожевников и трактирщиков, приближенные пытались ее отговорить. Но Констанция оставалась непреклонной. Ее ледяная твердость поддалась только раз – когда дама Мартина спросила, уверена ли она, что хочет такого.
– Конечно, я не хочу! Но только так я могу опровергнуть эти мерзкие слухи. Женщины Ези увидят рождение моего сына, станут свидетелями, что это действительно плоть от плоти моей, а ничего важнее быть не может.
* * *
На Рождество, в Палермо, Генрих был коронован королем Сицилии. Он отпраздновал это событие, вытащив из королевских гробниц тела Танкреда и его сына Роджера. Сибилла, вдова Танкреда, сдалась Генриху в обмен на обещание не причинять вреда ей и детям. Проявив поразительное великодушие, император даже позволил ее четырехлетнему сыну унаследовать земли Танкреда, принадлежавшие ему в бытность графом Лечче.
Двадцать шестого декабря Констанция родила сына, что засвидетельствовали женщины Ези. Младенца назвали Фридрихом, в честь отца Генриха. Спустя несколько дней Констанция дала еще одно доказательство, что Фридрих ее плоть и кровь, покормив его прилюдно грудью.