К сожалению, я полагаю, некоторая часть критического отношения к Ричарду связана с предубеждением против геев, а обвинения в безответственности и легкомыслии отражают стереотипы, которые имеются у большинства гомофобов.
Я склонна согласиться с британским историком Элизабет Халлем, которая заключает, что свидетельства источников хоть и немногочисленны, но они описывают Ричарда как бабника, пусть и не эпического размаха, свойственного его отцу и брату Джону. Однако сексуальность Ричарда следует рассматривать только в контексте того времени. Я горжусь тем, что живу в одном из шестнадцати штатов, где легализован брак между лицами одного пола. Средневековье не было столь свободно от предрассудков. Церковь учит, что мужчина, возлегший с другим мужчиной, повинен в смертном грехе, и это придает большое значение полному молчанию французских хронистов.
Придворные историки Филиппа Ригор и Гийом ле Бретон делали все возможное, чтобы изобразить Ричарда исчадием ада. Они обвиняли его в убийстве Конрада Монферратского, в отравлении графа Бургундского, в том, что он посылал сарацинских ассасинов в Париж с целью погубить Филиппа, брал у сарацин взятки и даже предал христианский мир, заключив союз с Саладином. Однако, они никогда не обвиняли Ричарда в содомии – грехе, который запятнал бы его честь и обрек на проклятие бессмертную душу. Если бы у них в руках имелось такое убийственное оружие, они наверняка пустили бы его в ход. Но, подозреваю, что споры на этот счет не окончены – во времена интернета люди наслаждаются спекуляциями о сексуальной жизни знаменитостей, а нельзя быть полностью уверенным в ориентации другого человека, особенно если он умер более восьмисот лет назад.
Термин «посттравматическое стрессовое расстройство» – новый, и датируется только 1980 годом, однако, ПТСР всегда существовало рядом с нами. В «Благодарностях» я цитирую книгу «Ахиллес во Вьетнаме», автор которой убежден, что еще Гомер понимал значимость психологического ущерба, нанесенного войной, боевыми действиями и пленом – более чем за двадцать пять столетий до диагностирования ПТСР. Автор также показывает, что это понимал и Уильям Шекспир – его Хотспер в «Генрихе IV» страдает от многих симптомов ПТСР. Хотя хронисты вроде Ральфа из Коггесхолла убеждены, что из германского плена Ричард возвратился другим человеком, но им не дано было понять, почему это случилось.
Могу ли я доказать, что Ричард страдал от ПТСР? Разумеется, нет. Сложно пытаться реконструировать даже физические очертания средневековой жизни, а представить внутренний мир человека почти невозможно. Но сегодня мы достаточно знаем и о ПТСР, и о человеческой психике, чтобы понять, насколько тяжело могло сказаться тюремное заключение на таком гордом, своенравном и темпераментном короле, как Ричард.
У всех нас есть базовые представления о жизни, позволяющие обрести порядок посреди хаоса, и последствия разрушения этих основ могут стать для нас сокрушительными. Риск ПТСР значительно выше, если травматические события внезапны, непредсказуемы или длятся долго, несут серьезную угрозу жизни или личной безопасности, и человек ощущает себя бессильным. Ричард пятнадцать месяцев балансировал на осыпающемся краю утеса, зная, что Генрих вполне способен выдать его французскому королю – судьба поистине худшая, чем смерть. И Генрих мастерски играл на этом его страхе. Император перехитрил сам себя только с затеянным в последнюю минуту в Майнце двурушничеством, но даже так сумел выторговать последнюю уступку, заставив пленника принести ему оммаж, что до глубины души унизило Ричарда. Должно быть, королю-крестоносцу казалось совершенно непостижимым это суровое испытание. Разве мог он не задаваться вопросом, почему Бог допустил такое? И как могли такие вопросы не подточить основ его веры?
Оставило ли тюремное заключение шрамы на душе Ричарда? Да, после плена его нрав стал еще более вспыльчивым. Теперь он еще менее был склонен прощать. Его отношения с женой казались вполне приязненными во время пребывания в Святой земле, но трагически ухудшились после возвращения короля из Германии, как это часто случается при ПТСР. Несмотря на пристрастие Ричарда к пышности и помпезности, его пришлось уговаривать участвовать в церемонии возложения короны, а его рождественские дворы проходили на удивление скромно. Ненависть Ричарда к французскому королю стала всепоглощающей. По отдельности все эти явления могут казаться незначительными, но если рассматривать их как поведенческий шаблон, мы видим человека, преследуемого воспоминаниями, которых он не в силах ни понять, ни избежать.
В записях средневековых хронистов есть некоторая путаница с идентификацией личности человека, ранившего Ричарда при осаде Шалю. Обычно заслуживающий доверия Роджер Ховеденский становится менее достоверным, когда пишет о делах Аквитании и Лимузена, поскольку английский хронист был вынужден полагаться на рассказы из вторых уст и на слухи. Лучшим источником сведений о происшедшем в Шалю является Ральф из Когесхолла, который, видимо, встречался с очевидцами последних дней Ричарда: аббатом Ле-Пена и Бернаром Итьером, библиотекарем монастыря Св. Марциала, расположенного на расстоянии менее двадцати миль от Шалю. Это от Бернара Итьера мы знаем, что в замке во время осады находились только два рыцаря и тридцать восемь солдат. Итьер идентифицирует того арбалетчика как Пейре Базиля, местного рыцаря из Лимузена, но не сообщает ничего о судьбе Базиля и гарнизона замка.
Роджер Ховеденский – единственный хронист, утверждавший, что Ричард приказал повесить гарнизон замка, и что Меркадье пренебрег помилованием, дарованным Ричардом Пейре Базилю, и «после кончины короля повесил его, предварительно освежевав заживо». Это распространенная версия, и мне никогда не приходило в голову в ней усомниться. Но потом я познакомилась с «Историей Шалю и его окрестностей» Поля Патье, и была очень удивлена, поскольку автор убежден, что Пейре Базиль ободран заживо не был. В качестве доказательства, что Пейре Базиль прожил еще долгие годы после захвата Шалю, он цитирует хартию, датированную 6 июня 1236 года. Правда ли это? Я не знаю. Сам автор признает, что Пейре Базиль упоминаемый в этой хартии – «très probablement», то есть, «весьма вероятно», является тем самым, чья арбалетная стрела убила Ричарда. Я решила, что «весьма вероятно» – недостаточное основание для переписывания истории. Кроме того, автор утверждает, что другому захваченному в Шалю рыцарю, Пейре Брену, было позволено вернуть себе замок в Монбрене. Если это правда, значит и гарнизон Шалю не был повешен, а запись Роджера Ховеденского основана просто на слухе, который он счел достоверным. Мне хотелось бы верить, что хронист ошибался, и что Пейре Базиль был избавлен от такой мучительной казни по приказанию Меркадье. Но пока французские историки не решили провести серьезное расследование о смерти Ричарда и судьбе людей, взятых в плен в Шалю, мне остается только придерживаться «традиционной» версии Роджера Ховеденского, разве что с добавлением сноски.
Еще одна легенда о Ричарде – этот человек просто притягивал к себе мифы – гласит, что он осаждал Шалю ради клада, якобы обнаруженного кастеляном. Эта история была дискредитирована в последние годы; подробный разбор этой легенды и причин ее возникновения можно найти в «Неромантической смерти Ричарда I» Джона Гиллингема в его книге «Ричард Львиное Сердце – царствование, рыцарство и война в двенадцатом веке». Ричард проводил карательную военную кампанию против неверного вассала, виконта Лиможского, а не охотился за сокровищем.