Монастырь Тысячи Будд стоял выше таинственного и ужасного озера Лоб Нор — «Нора с мёртвыми головами». А то озеро они ещё не проезжали. К нему надобно сначала ехать на юг, а потом у древних Полей смерти повернуть на восток. По документам, край великой пустыни Гоби просто усеян мёртвыми головами — костяными «лбами». Туда не ездят благоразумные люди. Но мало ли где мог очутиться караван русских купцов-первопроходцев?
А там, куда Старец обманом поместил этот таинственный монастырь, там должен быть город Хара Хото. Людей убивали только за знание его имени!
Не простая страна — Китай. Много здесь тёмного и страшного творилось в далёком прошлом, о чём его жители и не ведают! Незачем им ведать, собирателям жучков и червячков... А со лживым Старцем надо кончать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Через восемь дней пути караван русских купцов подошёл к старому городу с названием Бургур. Толстые стены ещё хранили город, но ворот уже не имелось, как и прочих деревянных изделий в домах, вроде оконных рам, калиток и колодезных крышек.
Ханские нукеры проводили русский караван на единственную площадь города, знаками повелели снимать поклажу с верблюдов.
Бео Гург, отмахнувшись обрубком руки от назойливого ханского копейщика, поднялся на крышу трёхэтажного глинобитного пустого дома. Сверху хорошо было видно, как город Бургур перекрыл брод через реку Аксу, за которой начинался единственный верный путь к древнему городу Каши. А оттуда уже можно выйти прямо к реке Ганг, в Индию! Ловко сел хан Урген Тай: на доходную денежную дорогу!
Бео Гург спустился вниз, вышел из ворот к ханской ставке.
— Это не хан, — вякнул Проня. — Это камень с глазами.
Прав оказался Проня: уж больно морда у этого хана была тупая. Барана от коня он, наверное, отличить сможет. А вот теньгу от алтына — вряд ли.
Хан Урген Тай заговорил. Будто камни переворачивал во рту. Караван-баши стал тихо переводить русским купцам рваную речь:
— Спрашивает, зачем хорошего и крепкого воина замотали верёвками? Это он о сыне твоего врача. А твой врач, Бео Гург, стоит позади хана.
Охранная сотня между тем взрезала верёвки у сына врачевателя Болата Омара Улуя. Отец подошёл к сыну, бросившему свою семью, корчащемуся на земле, и плюнул ему в лицо.
Хан Урген Тай заорал злобно на Великого Врачевателя. У Караван-баши сел голос:
— Хан говорит, что воин, который жертвует ради хана своими родственниками, даже отцом и женой, угоден хану.
— Батюшки светы! — проговорил Проня. — Спаси и помилуй от такого хана!
Воины охранной сотни вытолкали старика-врачевателя из толпы и уронили на лежащего сына... Десять дней в верёвочных путах проехать — помереть можно! Ан нет — не помер тот сын, скотина. Ещё и нашёл в руках силу, чтобы взять протянутый ханом нож и вогнать тот нож своему отцу в горло!
— Не будет нам здесь добра, — прошептал Бусыга в напряжённый затылок Бео Гурга, — чует моё сердце.
— «Кто не плавал морем — тот брезговал горем»! — зло отозвался свирепой пословицей Бео Гург на испуганный шёпот Бусыги.
Воина, зарезавшего собственного отца, люди хана с уважением подняли и повели в сторону юрт, разбросанных средь лугов.
Старец, что сопровождал русских от озера Нор Зайсан, теперь пал на колени перед ханом-племянником и стал ему толковать, что за караван он привёл, да откуда.
— Рассказывает хану про наш янтарь, — перевёл Караван-баши. — Что-то несусветное врёт.
— Нам бы дня три здесь продержаться, — невпопад отозвался Бео Гург. — А лучше бы неделю.
Старец заорал в сторону русских:
— Главный купец! Иди сюда!
Бусыга в сопровождении толмача — Караван-баши — за пять шагов от хана тоже упал на колени, да так и пополз к сапогам повелителя этой части степи. За ним зло сопел на четвереньках Караван-баши. Но хан рявкнул всего два слова, прыгнул на коня и умчался. Вместо него распорядился Старец:
— Встанете караваном здесь! — он показал на городскую площадь, на крепко сложенный из каменных плит колодец. — Вода в нём есть. Выходить за стены города нельзя! Вас будут крепко охранять. Великий хан устал, ваше прибытие его сильно взволновало, но завтра он будет готов к справедливой торговле.
Бусыга закивал, вполне довольный таким поворотом события.
— А сегодня дадите хану на ужин вон ту жерёбую кобылку! — старец показал как раз на ту кобылицу, которую Бусыга считал самой способной на рождение махонькой лошадки, ради которой затевался этот жуткий поход в неведомые земли. — Наш великий хан любит нежное мясо ещё не рождённых кобылиц.
Бусыга загорелся сердцем, зло спросил Старца:
— А ежели там, в брюхе, будет не кобылка, а махонький кобылёнок?
— Тогда зарежете следующую лошадь. Их, носящих плод, у вас целых четыре! Какая-нибудь да носит в себе кобылку...
— Не буду резать! — Бусыга в отчаянии поднялся с колен.
— А и не надо. Вон, уже идут наши мастера! — показал старец. — Они быстро управятся. Хоть с лошадью, хоть с тобой, подлая скотина! Стой на коленях! — и резко толкнул Бусыгу в загривок.
* * *
В брюхе махом зарезанной нукерами русской кобылицы и впрямь оказалась кобылка. На глазах Бусыги она вывалилась из распоротого брюха матери, осмысленно глянула на мир огромными глазами и тут же потянулась искать материны соски. А мать её уже разделывали кривыми ножами на огромные куски. Кобылочка недоумённо зашаталась, поскользнулась на окровавленной траве и упала... Кривой на один глаз ханский воин, походя, взрезал ей глотку, ухватился за задние ножки, взвалил её себе на плечи и пошёл за ворота города.
— Так они прирежут и остальных! — громко зашептал Бео Гургу взбешённый Проня. — Ещё неделя-другая, и она бы народилась! А вдруг остальные понесли жеребчиков, а? Пропал наш поход в Индию!
— Иди, вон, топись, — посоветовал Проне Бео Гург. — Колодец рядом.
Бусыга и Караван-баши в злом разговоре не участвовали. Они нашли старые корзины и теми корзинами таскали песок, посыпая им кровавые следы лошадиной резни.
Проня выругался чёрными новгородскими словесами, вытянул из-за пояса топор и стал рубить на дрова куски изломанных телег. Развёл костёр, приладил казан, кожаным ведром натаскал в казан воды. Пшена ячменного остался один мешок. Проня выгреб из туеска последнюю ложку свиного смальца, заправил его в кипящую кашу. И как идти дальше, если они вырвутся из этой тюрьмы под чужим небом?
Мимо задумчивого Прони Бусыга вдруг проволок огромный мешок. Мешок хрипел и дёргался. Бусыга скрылся с ним в саманных развалинах города Бургур. Оттуда послышался человеческий вскрик, потом стихло.
Проня выгреб из-под казана головешки, оставил одни угасающие угли. Пусть каша потомится. К нему вышел из развалин Бео Гург.