Янтарная сакма - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Дегтярев cтр.№ 11

Отдали псковские купцы ближнему хоромному дьяку Тугаре два серебряных динария да двух коней. Отдали, чтобы ускорить время свидания с великим князем Иваном... Время, оно для купца дорого ценится, как красный товар.

А чтобы совсем уж время не потерять, Проня Смолянов по прямому намёку хоромного дьяка Тугары отправился к игумену монастыря Рождества Богородицы на реке Голутве, который недавно велел заложить великий князь Московский. Проня Смолянов отправился туда на телеге, будто простой посадский мужик.

Монастыря как такового ещё не имелось, но в подземных кельях, что навроде землянок, уже проживали монахи. Сам игумен жил в трёхоконном рубленом доме среди там и сям раскопанных ям.

Сейчас игумен, здоровый, пузатый мужик, стоял возле трёх десятков телег, что привезли ломаный камень на укладку фундамента монастырских стен. Игумен отчаянно лаялся с возчиками. Те в злобе кидали шапки наземь и божились больше камня не возить на Голутву.

— Твоё священство, — говорил строго и разумно старшина возчиков. — Ведь возим камень почти аж с-под Тулы. В такую даль! В иных местах, что поближе, такого камня нет! Ну, дай ты возчикам ещё по две деньги, дак мы потом с радостию почнём тот камень ломать!

Проня вздохнул, привязывая коня к приворотному дрыну игуменской избы. Денег на Москве отчаянно не хватало. Медную деньгу, и ту прятали, ждали — авось когда и почнётся торговля, да такая, что была до прихода татар. А серебро вон, вишь, рубили на четвертинки. Копейка пополам — это будет «ушко» или полкопейки. А если ещё и «ушко» пополам разрубить, то станет «полушка» али четвертинка. И стоила та четвертинка не абы как, а две курицы. Или же целый аршин льняного полотна. Всё стало отчаянно дорого, особливо деньги. Вот где великий разор княжеству. А у князя доход от таких вот ломщиков камня, а им сейчас монастырь не оплатит — и трындец. Князь без денег, монастырь без денег, камнеломы без денег и, значится, купцы без денег! От где беда.

Проня Смолянов слышал от ближнего хоромного дьяка Тугары, что великий князь на это воскресенье назначил поездку на стройку голутвинского монастыря. Игумен знал ли об этом или не знал, но хоть три десятка возов ломаного камня создали бы вид работы. А то ведь князь Иван... ой-ей-ей! Запорет кнутами игумена. Свиреп был князь, голов не жалел, особливо провинившихся, и звания у тех голов не спрашивал. А со зла возьмёт и совсем не примет псковских купцов, как быть?

Неделю как сидят псковские купцы на постоялом дворе в Неглинном посаде, а такого наслушались от посадских, хоть без порток во Псков беги... Поговаривали, что Иван Третий вроде как за полное предательство сделал своего младшего брата, Юрия, всего лишь малым удельным князем на речке Ваге, что на самом севере. За то, что Юрий не поддержал возведение на престол, в соправители Ивана Васильевича, его внука Дмитрия. Правильно не поддержал, говорили: ломается не просто древний обычай, ломается весь жизненный уклад... Вот и побегай москвичи за рубеж...

А вот великим боярским родам — им что? У них половина земель на литвинской земле, половина — на русской. Отовсюду к ним деньги текут. Великим боярам всегда лучше всего живётся, если наследник мал, мамкину титьку сосёт, а великого князя уж нет — преставился. Вот тогда и власть у великих бояр заводится, а к той власти и деньги липнут...

А ведь от того и междоусобойные войны на Руси могут случиться... Бояр великих московский князь не тронет: на них стоит евонная сила. Но ведь злость избыть надо? Надо. А кому кровя пустить, да при том наживу поиметь? А вот хошь бы и Псков пограбить. Псков на копьё взять — причина найдётся. И Новгород взять тоже. Сказать только, мол, ваши купцы наших москвичей на торге обманули, на копейку больше взяли — вот тебе и война... Эх-хе-хе... А купцам чего ждать? Батогов по спине да прогара в личной казне...

Скоро ли камнеломщики прошибут этот каменный игуменский лоб? Время идёт... А камнеломщики завернули телеги и поехали прочь с берега речки Голутвы.

Проня выругался, догнал ихний передний воз, спросил:

— Куда наладились? Никто больше ваш камень не купит!

Старшина возчиков строго оглядел Проню, отозвался:

— Не купят, это точно. Дак ведь камень, он пить-есть не просит. А наши брюхи — просят. Сейчас поедим, поспим, назавтра вернёмся. Может, этот бугай одумается...

Проня придержал коня, дождался последней телеги, пристроился ехать в обозе.

* * *

Шептались ещё по Москве, будто всю эту мену наследника никак не приветствовала принцесса византийская Софья, вторая жена Ивана Третьего. Ей бы пригоже стало, будь ейный старший сын Василий на московском престоле! А вот татары — крымские, да казанские — да литвины подлые весьма приветствовали таковское решение Ивана Третьего. Им пятилетний Дмитрий совершенно был по нраву. Ребёнок на престоле — чего же лучше для терзания Русской земли? Крымчаки, казанцы да литвины, узнав про решение Ивана Третьего поменять очерёдность престолонаследия, радостно хихикали в рожу всем встречным русским людям. Ведь тем решением на Руси уже посеяно семя раздоров! Между новым и законным наследником. И грабить Московию можно сразу ото дня смерти Ивана Третьего! Или прямо сейчас! Зачем ждать, когда Иван, князь Московский, помре? Здоровый он, бес его забери!

А вот о чём на Москве не шептались, а держали рот на замке, так это про измену веры. Ходило вроде моровое, невидимое единомыслие, неведомого корня, будто веру православную неправильно приемлют все крестоналоженцы. А как надобно правильно?

— А митрополит Зосима чего бает? — слышалось, бывало, из кустов возле какого-нибудь московского пруда. — Не молчи, поп! Ответствуй людям!

Там, возле пруда, обычно топилась баня. Их много таилось в кустах около бессчётных московских прудов. Затащенный в баню силком мимоходящий поп, получивши после первого банного пара первую же чарку самогонного напитка, икал, закусывал прудовым карасём, обжаренным на палочке у костра, и отвечал:

— Митрополит Зосима? О! Сан евонный таковский, что обо всём он ведает. И раз про то разнобродие в вере молчит, значит, что... — поп замолкал.

Посадские, нарочно ловившие попа для познания правды, дёргались, но вторую чару попу наливали. Себя обносили, оттого и дёргались. Хлеба мало в тот год уродилось, брагу ставили из корня солодки да накопленных за зиму гнилых яблок, медовых обрезков, конопляных семян. Жуткая гадость получалась при варке самогона, но в голову шибала. И за то зелье княжеские тиуны могли тут же в пруд! С головой и надолго. Пока пузыри не перестанут подыматься из воды. Но, гады русские, всё равно ведь зелье гнали! Лишая великого князя кабацкого гривенника...

Поп в застиранной рясе, выпивши вторую чару, мрачнел, обводил посадских мутным взглядом, крестил их несамостоятельной рукой и говорил:

— Емлите, братия, наша вера крепка! Стояла вера и стоять будет!

— Так ведь окрест говорят, что скоро всех нас поверстают в жидовскую веру. Это — как? — спрашивал самый дотошный. — Ведь жить нельзя в безверии. А мы нонче, как дитяты во младенчестве, но без кормилицы. Говори, отче! Не таи правду! Татар на Москве переживали и это переверие переживём!