Песнь теней - читать онлайн книгу. Автор: С. Джей-Джонс cтр.№ 18

Я была одна.

И все же.

Нужно было поспать. Усталость подорвала мои силы, разрушила мою защиту, как прилив разрушает плотину, сделав меня уязвимой перед вихрем в моем собственном сердце. Я разделась до ночной сорочки и, дрожа, быстро юркнула в постель.

Темнота поглотила мои глаза, но сон не шел. Я достигла его берегов, прикладывая усилия и плывя к покою, но он оставался недоступным. Я отчаянно хотела отдохнуть, усыпить глаза, разум и сердце.

Усыпить глаза, разум и сердце.

Не думай. Чувствуй.

– О, mein Herr, – вздохнула я. – Жаль, что я не могу. Жаль, что не могу.

Когда мой разум перешел в объятия сна, я ощутила тяжесть имени на своем сердце. Я сомкнула ладонь вокруг его кольца на шее и попыталась проснуться, попыталась вспомнить, но оно ускользнуло прежде, чем пришли сны.

Она зовет его.

Чудовище поднимает голову, когда из верхнего мира просачиваются звуки музыки. Охота утомила его, а руки и зубы покрылись серебром от душ неверующих. Его бледно-голубые глаза сияют от удовольствия, когда он вспоминает вкус жизни, солнечного света, дыхания и страсти, вкус, который пузырьками взрывался на его языке. Даже теперь они щекочут ему горло, и он запрокидывает голову со смехом, восторгом, неистовством и дикой несдержанностью.

Она зовет на помощь.

С тех пор, как они начали свою вечную поездку по небу, к их бессмертной компании присоединились еще несколько. Танцовщик в роще, певец за кулисами, художник в студии, пророк на аллее. Охота утащила их прочь на бессмертных лошадях сквозь завесу, но живой не в силах перенести перехода. Барьер становится оружием, лезвием, кинжалом в его руке. Невинная кровь проливается, когда принадлежащий Эрлькёнигу присоединяется к дьявольскому войску. Капли падают на землю и расцветают алыми лепестками, как маки на поле. Последние фрагменты живого, они – это все, что остается от людей, которыми они когда-то были.

Проходя через бесконечные пустынные коридоры, чудовище скользит от тени к тени, череда гоблинов крадется вслед за ним. Всю долгую ночь его руки несли меч и щит, а теперь сжимают скрипку и смычок. Подземный мир перестраивается и преобразуется по его воле, но впервые за целую вечность он оказывается в комнате, увешанной зеркалами, с клавиром в центре. Приемная комната.

Камин потух, зеркала потрескались, инструмент покрыт пылью и не настроен, но она все продолжает звать его сквозь завесу.

«Будь, ты, со мной».

Он прижимает конский волос к струнам и позволяет теплому, бархатному голосу скрипки заполнить пространство между ними. Зеркала вокруг отражают не приемную, а тесное и грязное помещение, забитое чемоданами, бумагами и всякой всячиной.

В центре комнаты – девушка. Женщина. Она сидит за клавиром, закрыв глаза, и наигрывает их мелодию. Их историю.

Элизабет.

Ее образ в пламени свечи мерцает, колеблется и дрожит, отражение, которое виднеется на краях пятна света. Охваченные любопытством тени извиваются и корчатся, и чудовищу неимоверным усилием удается их сдержать.

«Пожалуйста, – шепчет он. – Пожалуйста, позволь мне иметь только одно это».

Он играет, и тьма отступает. От его кожи, от волос; бараньи рога на голове становятся легче. Мир наполняется цветом, как и его глаза, один синий, один – зеленый, и чудовище вспоминает, что это значит – быть мужчиной.

Элизабет.

Он садится на банкетку рядом с ней, умоляя ее, заклиная открыть глаза и увидеть его. Быть с ним. Ее глаза по-прежнему закрыты, а пальцы, перебирающие клавиши, дрожат.

Элизабет.

Она шевелится. Он порывисто вздыхает, поднимает ладонь и гладит ее щеку пальцами, все еще скрюченными, сломанными, странными. Его прикосновение проходит сквозь нее как нож сквозь дым, но она дрожит, будто и правда чувствует, как его пальцы щекочут темные уголки ее души, тела и сердца. Она эфемерная и воздушная, как туман, но он не в силах воспротивиться желанию ее поцеловать. Он закрывает глаза и наклоняется к ней, представляя, как его губы касаются ее шелковистой кожи.

Они встречаются.

Вздох. Его глаза широко распахнуты, но ее по-прежнему закрыты. Она поднимает ладонь к губам, как будто там еще живет трепет их неожиданной ласки.

– Mein Herr, – вздыхает она. – О, mein Herr.

«Я здесь, – говорит он. – Взгляни на меня. Побудь со мной. Увидь меня. Назови меня по имени».

Даже открыв глаза, она смотрит сквозь него, а не на него. Темнота шипит и ползет, ветви скрипят на ледяном ветру. Она опускает голову в ладони, ее плечи дрожат, и ее плач куда более горький, чем самая холодная зимняя ночь.

«Нет!» – кричит он. Он хочет утешить и приласкать ее, но не может удержать, не может к ней прикоснуться. Он – призрак в ее голове, беззвучный, молчаливый, бестелесный.

Теням наскучило его барахтанье, и чернильная темнота снова извивается и опутывает его ладони, руки, лицо. Но даже когда Древние законы овладевают им и сжимают его в своих цепких лапах, он, мужчина, продолжает сражаться с чудовищем, в которое он превращается. Он унимает свои мысли и сохраняет последнюю частичку себя незапятнанной и чистой. В последний раз он протягивает руки к ней, впечатав в ее сердце свое имя.

«Оберегай меня, – думает он. – Сохрани меня человеком. Сохрани меня цельным».

Затем он уходит.

Дилижанс должен был прибыть поутру.

Каково же было мое удивление, когда в тот вечер некоторые жители деревни пришли нас проводить, снабдив подарками, добрыми пожеланиями и непрошеными советами. Булочник и его жена принесли конфет, мясник принес мяса, а пивовар привез пару бочек пива, чтобы выпить за наш отъезд. Постояльцы гостиницы смешались с остальной толпой, и впервые за долгое время состоялся импровизированный праздник. Я была тронута этим визитом и оценила жесты доброй воли, даже если их советы были не совсем уместны.

– Не забывай приглядывать за своей сестрой, Лизель, – сказала фрау Беккер. – Красота бывает безрассудной, а мы не хотим, чтобы Кете связалась с непорядочными людьми.

– У тебя умная голова на плечах, – согласился ее муж. – И нам не приходится тревожиться о том, что тобой воспользуются какие-нибудь проходимцы.

Моя улыбка застыла в гримасе, но я поблагодарила их за шикарный белый торт. В гостинице у нас не водилось столько сахара, чтобы мы могли тратить его на подобную роскошь, так что это лакомство было абсолютнейшим удовольствием, хотя и оставляло неприятный привкус.

Скоро все наши благожелатели, один за другим, выскользнули из двери в сгущающуюся ночь, оставив в наших сердцах предвкушение, тревожное предчувствие и легкую симпатию к крошечному городку, из которого Кете и я так стремились убежать. Мама настояла на том, чтобы мы пораньше легли в постель и не беспокоились о домашних делах, потому что наутро нам нужно было быть бодрыми и отдохнувшими. По блеску в ее глазах я подозревала, что маме не терпелось спрятаться в убежище кухни и поплакать там всласть втайне от нас.