Покой - читать онлайн книгу. Автор: Ахмед Хамди Танпынар cтр.№ 117

Мюмтаз сдвинулся с места со странным и потрясшим его ощущением ускользнувших от него новых деталей, которые помогла заметить новая фантазия. Тонкий сосуд с кровью, толщиной не больше шелковой нити, который он только что увидел, привел его в полнейшее смятение. Но чего тут было смущаться? Это всего лишь вещество, которое мы литрами носим в собственных телах.

— Что, непременно надо?

Маджиде была согласна со свекровью.

— Во что бы то ни стало, Мюмтаз, позови врача, — причитала она. Мюмтаз направился к двери. Он собирался выполнить их просьбу.

Приглашать врача было традицией. Выздоравливал больной или нет, все равно нужно было звать доктора. Ни жизнь, ни сестра ее — смерть не обходились без врача. Особенно смерть… В нашем мире умереть, не имея у изголовья врача, считается едва ли не постыдным. Такое может произойти только тогда, когда люди умирают массово, сотнями, сотнями тысяч, на полях сражений. Ведь, признаться, смерть дорогая штука. Однако для некоторых она может стать дешевой, может даже превратиться в ширпотреб.

В таких случаях люди умирали, не вызывая никакого врача, не посещая аптекаря, не покупая лекарств и даже не испытывая потребности в какой-либо нежности, умирали, давя и пихая друг друга, обнимаясь, смешиваясь, делясь с другими самым сокровенным. Однако естественная смерть у себя дома в своей постели предполагала определенные правила. Хафиз, священник, врач, звуки Корана, ступка аптекаря, слезы, святая вода, звук колокола… Только все это вместе могло дополнить смерть. Все это человеческое сознание добавлялось к ходу естественных событий. У людей было так заведено. Однако природа об этом не ведала. Она не ведала даже о существовании этих добавлений. В природе смерть была совсем иной. Ощутить внутри себя вселенское устройство времени и, по мере того как в душе и теле будет раскручиваться маховик смерти, сначала потерять память и воспоминания, затем утратить чувства и эмоции и потом в бесконечной пустоте распасться на мириады клеток, стремительно, со скоростью маховика удаляющихся друг от друга, — вот какой была смерть в природе.

Благодаря своевременной смелости Маджиде внутри Ихсана такой маховик остановился. Теперь он застыл неподвижно, напоминая сломанный вентилятор в комнате больного, который словно бы был готов взлететь, как деревянная птица, примостившаяся на верху большого платяного шкафа. Теперь он замер, и это было важно.

Мюмтаз еще взглянул на лицо больного и, сделав неопределенный жест, вышел из комнаты. Он двигался медленно, словно бы шел по воде, среди роя мыслей, который как следует и сам не знал.

Создавалось ощущение, что между ним и вещами присутствует некая завеса. Больше того: мир, в котором он двигался, размышлял, разговаривал, был не тем миром, в котором он жил. Казалось, он вступает в контакт со всем, что его окружает, только в качестве наблюдателя. Вместе с тем ему удавалось все видеть, все замечать и обо всем размышлять. Однако его зрение, мысли и даже речь были словно окутаны туманом, приобретая суть, утратившую все плотское.

Он зажег свет в прихожей и, как всегда, посмотрелся в зеркало. Вообще-то Мюмтаз не пропускал ни одного зеркала. Зеркала, как ему думалось, давали возможность прочесть знаки человеческой судьбы, познать разумом всё сокрытое.

На этот раз он тоже взглянул в зеркало. Свет внутри ровного кристалла, слегка задрожав, загорелся ярко. Мгновенно он заполнил собой весь коридор. Зеркала были странными предметами; они немедленно брались за свою работу. У Мюмтаза был вид внезапно разбуженного человека. На противоположной стороне коридора стояли четыре пары туфель. Четвертая пара принадлежала больному. На стене висел зонтик с толстой ручкой. Воспользуется ли больной когда-либо этими вещами? Почему бы и нет? Остановка маховика смерти была вполне достаточным условием для жизни. В таком случае можно было совершить переход из вселенского времени ко времени человеческой жизни. Это время могло исправить любую ошибку, излечить любую рану, очистить любую нечистоту. Часы в том времени были друзьями сынов человеческих.

Четыре пары обуви; две Ихсан сам купил в начале лета. Одна была черной, одна светло-коричневой, но обе были рассчитаны на холодную погоду. «Братец, а почему же ты летом купил зимние ботинки?» — иногда подтрунивал над Ихсаном Мюмтаз. И Ихсан, как всегда в таких случаях, серьезно отвечал: «Я предусмотрительный человек!» Предусмотрительный человек! Был бы он предусмотрительным, неужели заболел бы воспалением легких?

Он вновь взглянул на обувь. «Оказывается, мы совсем не властны над вещами, окружающими нас в этом мире». Эта обувь, этот зонтик, вещи в доме, сам дом, все, что было в нем, принадлежало Ихсану. Было то, что принадлежало только ему; и было такое, что он делил с другими. Однако дай Аллах, чтобы завтра ему что-нибудь принадлежало.

Всем этим вещам предстояло перестать принадлежать ему. А ведь человек способен помнить, была бы только память. Наши истинные накопления производятся человеком внутри себя и находятся только в человеке. Человеческий интеллект, человеческое сердце, человеческая душа, человеческая память. Когда человек уходит, не остается ничего. «Тем не менее некоторые животные помнят своих хозяев и свои дома». Но этому они научились у людей. Мюмтаз выключил свет. Четыре пары ботинок, зонтик, всякие мелочи, позабытые с вечера на журнальном столике, дешевая мальтийская печь в коридоре, давно не служившая… Кристалл зеркала в слабом свете, проникавшем через окно, создал страну нечеткой тени, без границ и даже без форм. Как же быстро все было уничтожено! С видом человека, совершающего эксперимент, Мюмтаз вновь включил свет. На мгновение все вновь предстало перед ним в этом коридоре, в зеркальной глади зеркала, в которой отражалась еще и часть его самого; все приняло соответствующие формы и объемы, и в их бессловесной связи предметы казались живыми, цельными, сознающими собственное бытие, даже довольными и счастливыми от того, что они все вместе и образуют единое целое. «Все это прекрасно существует и без меня…» Только света было достаточно. Свет, иными словами, любая система, ориентированная на чувства, по воле и повелению которой все будет действовать, любое сознание, любая память… «В таком случае я все еще нужен! Я или кто-то другой! Пусть даже и последний на земле человек!»

Он закрыл за собой дверь с той же тщательностью, с которой спускался по лестнице. На улице было безлюдно, но, несмотря на то, что уже сгустилась ночь, было довольно светло и шумно. Вдали, в начале улицы, на перекрестке с улицей побольше в чешме журчала вода, и казалось, этого звука, вкупе с кваканьем нескольких лягушек и треском цикад, достаточно, чтобы создать должное ночное настроение.

Все ночные звуки, часть которых напоминала тряску и звон пустых трамваев по заросшим, покрытым выступами, словно спина жабы, рельсам, а другая часть которых была просто шумами неизвестного происхождения, долетали издали и удалялись снова. Это был час, когда, как выразился один средневековый османский поэт, спало все. Котенок, спрятавшийся на ночь у соседского порога, поддавшись внезапной панике не привыкшего к людям животного, сделал несколько шагов назад и зашипел, чтобы защититься от случайного прохожего. Мюмтаз смотрел на это существо, которое было так напугано в своем одиночестве, и ему казалось, что котенок преподал ему необыкновенный урок. Ему подумалось, что между страхом этого зверька и несогласованностью в его собственной жизни и в надоедливых мыслях последних дней, во всем, что он видел и слышал, было определенное сходство. «Сколько месяцев я живу в смятении? Если бы я остался собой, все было бы хорошо. По крайней мере, мы бы не рассорились». Торопливо насколько возможно, не думая ни о чем, он поспешил на улицу, где ходил трамвай. Он посмотрел направо и налево в поисках свободного такси и продолжил шагать, глядя по сторонам. Между тем до дома врача было недалеко, всего несколько шагов. Дай только Бог, чтобы он был дома, открыл дверь и согласился прийти.