Одежда ныряльщика лежит пуста - читать онлайн книгу. Автор: Вендела Вида cтр.№ 46

Сестра попросила налить еще. Ты налила. На этот раз надев на край бокала ломтик лайма.

– Кто он?

– Об этом я и пришла с тобой поговорить.

Сестра принялась ходить туда-сюда. Вышла на террасу и зашла обратно.

– Я не могу этого сделать.

– Не можешь сделать что?

– Это он, – ответила она. Ты проследила за ее взглядом. Она смотрела на носки твоего мужа. У того была привычка снимать их, когда он читал на диване, и оставлять на полу.

– Кто?

Сестра не ответила.

– Кто? – спросила ты, на этот раз громче.

– Мне так жаль, – ответила она, глядя на носки.

Ты бежишь быстрее. Сердце колотится у тебя в ушах. Сандалии скользят по булыжникам.

Твой муж не вернулся домой ни в тот вечер, ни в следующий. Ты отправила ему на телефон кучу сообщений, говоря, что он может не беспокоиться. Но ты надеялась, что он побеспокоится, надеялась, что ему не все равно. Ты представляла, как он войдет в дверь, отыщет в доме тебя и скажет, что у твоей сестры проблема: она настолько переплела свою жизнь с твоей, что совсем запуталась. Но он так и не позвонил и не вернулся в дом, в котором ты больше не хотела жить.

Ты позвонила родителям мужа. Ты хотела, чтобы они все узнали, но разговор сорвался на обвинения, вранье и крик. Ты позвонила Дрю, мужу сестры, и тот сказал, что она с твоим мужем собираются жить вместе и забирают ребенка. Он сказал, что подает в суд на свою жену и твоего мужа на право опеки. Этот разговор тоже закончился шумно, и ты повесила трубку, швырнула телефон, сломала его. Сломала все, что принадлежало мужу, сказала ему, что ему незачем возвращаться – все сломано, сожжено, продано.

У тебя все еще болели соски. Пришло молоко, но ты же не кормила. Ты позвонила акушерке и сказала, что тебе в грудь словно втыкают булавки. Та посоветовала взять капустные листья, положить в морозилку и попеременно прикладывать к соскам. Ты легла на пол в спальне с холодными капустными листьями на груди.

Ты старалась не смотреть в зеркало. Твое тело до сих пор было раздутым, с болезненно синими венами на груди и ногах. Ты позвонила начальнику и уволилась. Перед родами он отказался дать тебе отпуск. «Ты же не настоящая мать, так с чего вдруг?»

Через неделю после прихода сестры в твою дверь постучала акушерка.

– Вы не отвечали на звонки, – сказала она, когда ты посмотрела в глазок. Ты все ей рассказала. Она крепко обняла тебя, а потом помогла собрать все свои вещи и сдать их на хранение. Ты ночевала у нее, спала на диване под одеялом, которое она связала для ребенка, которого потеряла в последнем триместре беременности. Она рассказала тебе про Марокко, где жила какое-то время после колледжа, когда путешествовала и заводила новых друзей и подруг, одна из которых оказалась акушеркой. Она внушила тебе желание поехать туда, поехать в пустыню, увидеть что-то новое, узнать, каково это – быть женщиной в подобной стране. Она сказала, что это поможет тебе увидеть все в другом свете, и тогда ты понадеялась, что это означало, что все случившееся превратится в мираж.

Ты дышишь горячо и громко. Добегаешь до пустой площади между жилыми домами и отдыхаешь, прислонившись спиной к стене маленького терракотового дома. Дыхание быстро выравнивается, становится почти спокойным. Это внезапное спокойствие всегда тебя удивляло. Ты теряешь голову от страха или от ярости, а потом вдруг тебя накрывает спокойствием, и ты приходишь в себя.

К тебе подходит торговец в очках «Версаче», которые либо подделка, либо ворованные. Ты не знаешь, как он тебя здесь нашел, и хочешь, чтобы он убрался восвояси.

– Привет, леди. Привет, красивая леди.

Торговцу лет двадцать с небольшим.

– У меня есть фотоаппарат, тебе нравится. Хороший аппарат.

– Не надо, спасибо.

– Красивая леди, как ты, должна фотографировать себя. Вот, я тебя фотографировать.

– Нет. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, оставьте меня в покое.

Торговец смотрит налево, а потом направо и вытаскивает фотоаппарат. Это «Пентакс», почти такой же, как тот, который был у тебя. Но у этого больше объектив, и он выглядит дороже.

Тебе не нужен фотоаппарат, но ты хочешь избавиться от торговца.

– Сколько?

– Для тебя, леди, триста шестьдесят дирхамов.

– Простите? – Если ты правильно подсчитала, это всего сорок долларов.

– Хорошо. Двести шестьдесят дирхамов. – Тридцать долларов.

– Хорошо. – Тебе нужно от него избавиться.

Ты отворачиваешься от торговца и достаешь из лифчика деньги. Вы быстро производите обмен, он удаляется, и ты снова одна на маленькой площади.

Ты взвешиваешь фотоаппарат в руках – это тяжелая, профессиональная камера. Включаешь его. На первых нескольких кадрах женщина с рыжевато-белокурыми волосами. Она в каком-то марокканском городе – в Фесе? Ей под сорок, и, когда она улыбается, вокруг глаз у нее разбегаются мягкие морщинки, а улыбается она часто – естественной, непринужденной улыбкой. В большинстве кадров она одета в свободные брюки и футболку. Ее одежда выглядит не по-американски – может быть, она голландка или датчанка. Ты продолжаешь листать назад. Вот она стоит перед балконом дома Гауди в Барселоне. Руки у нее раскинуты в стороны, словно она говорит: «Посмотрите, где я!»

На многих кадрах женщина позирует вместе с сыном. Он худой и высокий и явно предпочитает изо дня в день ходить в одной и той же футболке. На вид ему лет одиннадцать, под голубыми глазами россыпь веснушек. Ты продолжаешь листать кадры из жизни этой женщины. Ты не находишь ни отца, ни мужа, путешествуют только мать с сыном. На одном снимке они оба едят ярко-зеленое мороженое из вафельных рожков, и женщина смеется и облизывает запястье – мороженое растаяло и капнуло на него. На другом ее сын стоит в музее перед картиной с изображением печального мальчика. Он пытается повторить серьезное выражение лица мальчика с картины, но не может удержаться от улыбки.

Ты пролистываешь сотни снимков, пока не добираешься до самого первого. На первом кадре женщина с сыном перед аэропортом где-то в Европе, рядом на обочине багаж. Мальчик стоит перед матерью, а ее руки как бы между прочим лежат у него на плечах. Ты приближаешь кадр. Жест женщины – защищающий, а не собственнический.

Что-то в этих кадрах, и особенно в самом первом, вызывает в тебе чувство умиротворения. Ты чувствуешь, как тебя накрывает знакомой синей волной спокойствия.

– Неплохой аппарат, – произносит голос у тебя за спиной.

Ты подскакиваешь.

– Простите, – говорит мужчина. Ему слегка за сорок, белокурые волосы тронуты сединой, и ты не можешь понять, что у него за акцент. – Я не хотел вас напугать. Просто решил полюбопытствовать, не фотограф ли вы.

На шее у мужчины висит тяжелый «Никон». Мужчина худой и высокий, волосы длинноваты, но выглядят респектабельно. Ты злишься на него за то, что он подкрался к тебе, что подошел слишком близко. Здесь, в Марокко, так не принято. Ему следовало бы знать.