Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго» - читать онлайн книгу. Автор: Анна Пастернак cтр.№ 12

Толстой умер 7 ноября 1910 года, «бежав от мира», на железнодорожной станции Астапово. Представители мировой прессы заполонили всю платформу. Леонида вызвали, чтобы он создал рисованный портрет почившего писателя на смертном одре, и он взял с собой двадцатилетнего Бориса. Борис смотрел, как отец рисует пастелью угол комнаты, где сидела графиня Толстая – «съежившаяся, скорбящая, униженная» – у изголовья железной кровати, на которой лежал ее муж. Софья Толстая объяснила Леониду, что, после того как Толстой ушел от нее из-за враждебности между нею и его учениками, она пыталась утопиться, и ее вытащили из озера в Ясной Поляне. Леонид за пятнадцать минут завершил рисунок: тело писателя на смертном одре. В своем дневнике Леонид записал: «Астапово. Утро ^[81]. Софья Андреевна у его изголовья. Прощание этих людей. Финал семейной трагедии».

* * *

Летом перед революцией 1917 года Борис Пастернак навещал родителей в квартире, которую они снимали в усадьбе Молоди, в 60 км к югу от Москвы. Считалось, что в этом доме останавливалась Екатерина II по дороге на юг, в Крым. Немалые размеры барского дома и великолепная планировка парка с перекрещивающимися аллеями намекали на царственное происхождение усадьбы. Пока готовился к выходу в свет первый сборник стихов Пастернака, «Поверх барьеров», он трудился служащим в заводской конторе, внося посильный вклад в оборону страны. Двадцатисемилетнему поэту выделили рабочее место на химическом заводе в промышленном городке под названием Тихие Горы, что на берегах реки Камы (ныне Татарстан). Этот городок, который называли «маленьким Манчестером», был важным перекрестком географических и торговых путей, объединявших восточную и западную Россию. Исполняя свои повседневные конторские обязанности, Пастернак не прерывал литературную работу. Для заработка он начал переводить драматическую трилогию Суинбёрна о Марии Стюарт, королеве шотландской.

«Когда в марте 1917 года ^[82] на заводах узнали о разразившейся в Петербурге революции, я поехал в Москву, – писал впоследствии Пастернак. – На Ижевском заводе я должен был найти и захватить ранее командированного туда инженера и замечательного человека Збарского, поступить в его распоряжение и следовать с ним дальше. Из Тихих Гор гнали в кибитке, крытом возке на полозьях, вечер, ночь напролет и часть следующего дня. Замотанный в три азяма и утопая в сене, я грузным кулем перекатывался на дне саней, лишенный свободы движений. Я дремал, клевал носом, засыпал и просыпался и закрывал и открывал глаза».

Февральская революция сосредоточилась в основном вокруг Петрограда (ныне вновь переименованного в Санкт-Петербург). В наступившем хаосе члены императорской Думы захватили власть над страной, сформировав Временное правительство. Армейскому руководству казалось, что у него нет средств подавить революцию, и это привело к отречению царя Николая. Последовал период двоевластия, во время которого Временное правительство удерживало власть над государством, в то время как национальная сеть «советов», возглавляемых социалистами, заручалась поддержкой трудящихся классов и политиков левого крыла. В этот период нарастали солдатские мятежи, протесты и забастовки – по мере того как одна за другой проваливались политические реформы, а пролетариат набирал силу. После Октябрьской революции (ноябрьской по григорианскому календарю) большевики, возглавляемые Лениным, свергли Временное правительство и учредили РСФСР – Российскую Социалистическую Федеративную Советскую Республику, перенеся в 1918 году столицу из Петрограда в Москву из опасений неминуемого иностранного вторжения. Большевики назначали самих себя руководителями разнообразных правительственных учреждений и захватывали власть в провинции. Вслед за этим разразилась Гражданская война между красными (большевиками) и белыми (антисоциалистическими фракциями). Она продолжалась несколько лет, став причиной нищеты, голода и страха, особенно в среде интеллигенции. В конечном счете большевики одержали верх над белыми и всеми конкурировавшими социалистами, мостя путь к созданию Союза Советских Социалистических Республик, который был учрежден в 1922 году.

В «Докторе Живаго» Юрий Живаго так говорит об этом грандиозном политическом перевороте:

«Экстренный выпуск, ^[83] покрытый печатью только с одной стороны, содержал правительственное сообщение из Петербурга об образовании Совета Народных Комиссаров, установлении в России советской власти и введении в ней диктатуры пролетариата. Далее следовали первые декреты новой власти и публиковались разные сведения, переданные по телеграфу и телефону.

Метель хлестала в глаза доктору и покрывала печатные строчки газеты серой и шуршащей снежной крупою. Но не это мешало его чтению. Величие и вековечность минуты потрясли его и не давали опомниться».

После 1917 года жизнь в Москве стала безрадостной. Не хватало продуктов питания и топлива, бытовые условия ухудшались. К счастью, брат Бориса Александр, подававший надежды архитектор, точно знал, какие фрагменты балок крыши можно снять и распилить на дрова, не вызвав обрушения всего дома, что случалось, и не раз, с другими московскими домами зимой 1918–1919 гг. Нехватка дров была настолько острой, что по ночам Борис отрывал доски от рассохшихся заборов или воровал дрова из правительственных учреждений, а гости, приглашенные на чай, приносили с собой в дар хозяевам вместо привычных сладостей или шоколадных конфет поленья. В серых предрассветных сумерках дети Пастернаков отправлялись на Болото – рынок, где крестьяне торговали скудными запасами овощей. В «Живаго» Пастернак вспоминает лишения и тяготы войны и ее последствия – голод и эпидемию тифа:

«Близилась зима, ^[84] а в человеческом мире то, похожее на зимнее обмирание, предрешенное, которое носилось в воздухе и было у всех на устах.

Надо было готовиться к холодам, запасать пищу, дрова. Но в дни торжества материализма материя превратилась в понятие, пищу и дрова заменил продовольственный и топливный вопрос.

Люди в городах были беспомощны, как дети перед лицом близящейся неизвестности, которая опрокидывала на своем пути все установленные навыки и оставляла по себе опустошение, хотя сама была детищем города и созданием горожан.

Кругом обманывались, разглагольствовали. Обыденщина еще хромала, барахталась, колченого плелась куда-то по старой привычке. Но доктор видел жизнь неприкрашенной. От него не могла укрыться ее приговоренность. Он считал себя и свою среду обреченными. Предстояли испытания, может быть, даже гибель. Считаные дни, оставшиеся им, таяли на его глазах…

Он понимал, что он пигмей перед чудовищной махиной будущего, боялся его, любил это будущее и втайне им гордился, и в последний раз, как на прощание, жадными глазами вдохновения смотрел на облака и деревья, на людей, идущих по улице, на большой, перемогающийся в несчастиях русский город, и был готов принести себя в жертву, чтобы стало лучше, и ничего не мог».