– Правда изумительно? – обернувшись к Мину через плечо, прощебетала тетка.
– Да, это великолепно!
– Я считаю, что Тулуза – самый величественный город на всем белом свете, – продолжала щебетать она. Ее милое лицо порозовело от удовольствия.
Двигаясь вперед вместе с процессией, Мину меж тем думала о своем. Мысли ее были далеко. Какие выводы следовали из того факта, что она появилась на свет в Пивере, но до сегодняшнего дня пребывала об этом в неведении? Или из того, что мадам Нубель – в прошлом Сесиль Кордье – никогда не упоминала, что так давно знакома с ее родителями? А Библия на французском языке, посланная матерью тетке в подарок по случаю рождения самой Мину?
К тому же за всеми открытиями этого дня ее не покидало тревожное чувство, что она упускает что-то еще более важное.
Глава 31
Пивер
Чуть позже полудня Бернар Жубер вошел в деревню, ведя Канигу в поводу. Старая кобыла потеряла подкову и снова хромала на переднюю ногу.
Он был поражен тем, насколько узнаваемым все здесь осталось, как будто он и не отсутствовал столько лет. Он в точности помнил, где дорога уходила под уклон и почти терялась в траве, где на южном конце деревни раскинулись сады, где доносился из кузницы лязг и грохот молота о наковальню и где булочник собирал дрова для своей печи. Он заметил узкую тропку, вьющуюся через лес, где в осеннюю пору будет не счесть желудей.
– Стой-ка, девочка, – пробормотал он и легонько натянул поводья. Канигу остановилась и, опустив голову, принялась обнюхивать сухую землю. Бернар отошел на обочину и, нагнувшись, выдрал из земли пук свежей травы, который протянул на ладони благодарной кобыле.
В Пивере было до странности тихо. На дворе был четверг, и жизнь в деревне должна была бить ключом, но нигде не было слышно ни звука. Ни кумушек, остановившихся посудачить с соседками у калитки, ни торговцев, ни жен, которые в это время как раз должны бы нести работавшим в полях мужьям нехитрую полуденную снедь. Его охватило беспокойство. А вдруг в здешние края вновь вернулась чума?
Бернар принялся озираться по сторонам, но ни на одной двери не был нарисован зловещий знак, предостерегавший о том, что в доме зараза. Чуть впереди из трубы поднимался дымок, похожий на белое облако. Потом тишину нарушил звон колокольчиков пасущегося на склоне холма стада коз.
И все же что-то было не так.
Так же ведя Канигу в поводу, Бернар двинулся по главной улице, представлявшей собой немногим более чем тропку. Земля у него под ногами была пересохшей, и единственным звуком, нарушавшим тишину, был стук камешков, раз или два вылетевших из-под копыт его кобылы, да поскрипывание притороченных к седлу кожаных сумок.
Привязав лошадь к дереву на общественной площадке у колодца, он направился к старому белому домику в дальнем конце единственной улицы. В последний раз он был в этом доме в День Всех Святых в тысяча пятьсот сорок втором году. В тот первый день промозглого ноября в очаге в единственной комнате первого этажа весело пылал огонь.
Может, стоило все-таки написать старой мадам Габиньо и предупредить ее о своем приезде? Он думал об этом, но из осторожности не стал этого делать. Письмо могли перехватить. Ему не пришло в голову даже предварительно справиться, живет ли она до сих пор в Пивере. Но она родилась и выросла в этой деревушке и провела здесь много зим. Куда она могла отсюда деться?
– Вам тут никто не откроет, сеньер
[27].
Жубер обернулся и увидел старика, который пристально смотрел на него из-за ограды.
– Разве не тут живет повитуха?
– Жила, – отозвался старик на окситанском наречии – не то выплюнул слово, не то кашлянул. – La levandiera. Mort.
– Анна Габиньо умерла? – Сердце у Бернара забилось быстрее. Неужели ему повезло? Если повитуха мертва, одним болтливым языком меньше. Он нахмурился, устыдившись этой недостойной христианина мысли. – Когда она умерла, месье…
– Лизье. Ашиль Лизье, уроженец Пивера.
– Это не праздное любопытство, – поспешил заверить его Бернар. – Я когда-то знал мадам Габиньо.
– Что-то не припомню, чтобы я видел вас здесь, – сощурился Лизье подозрительно.
– Это было довольно давно.
– Я уходил на Итальянскую войну
[28].
– Должно быть, я именно тогда здесь и был, – солгал Бернар.
Лизье поколебался, затем кивнул:
– Никто точно не знает, что случилось, но ее нашли мертвой в собственной постели. Был Великий пост.
– В этом марте?
– Так а я вам что говорю? – Он рубанул ладонью по горлу. – Задушили, как куренка.
– Вы хотите сказать, что ее убили?
Лизье скривил рот, продемонстрировав гнилые зубы.
– Именно что. Удавили. Подушка вместе с наволочкой в клочья были разодраны, словно дикий зверь орудовал. Горшки с плошками все перевернуты. Масло из лампы по всему полу разлито.
У Бернара упало сердце. Кому и зачем могло понадобиться убивать старуху? Чем она могла провиниться? А следом, с ощущением, что земля уходит у него из-под ног, в голове возник еще один вопрос.
Если ее убили, почему именно сейчас?
– Родни-то у нее никакой почитай и не было, – продолжал между тем Лизье, – но она была одной из нас. Мы похоронили ее за свои деньги. У них, – он кивнул в сторону замка, – ни су не взяли.
– Это было ограбление? К ней в дом вломился кто-то чужой?
– Никто не знает, но только я вот что вам скажу. Она о чем-то беспокоилась. Даже письмо кому-то написала, хотя писать толком не умела. Подобрала где-то обрывок бумаги из замка, прямо с печатью Брюйеров, да на нем и нацарапала. Я отдал его моему племяннику, чтобы тот переправил его в Каркасон.
– И что, никого за это преступление так и не арестовали?
Лизье покачал головой:
– Нет, хотя, если вы меня спросите, я скажу, что это дело рук гугенотов.
– В Пивере есть протестанты? – поразился Бернар.
Старик снова сплюнул, и плевок попал на сапог Бернара.
– Они, как тараканы, всюду пролезут. – Он внезапно сощурился. – Из каких, бишь, мест, вы сказали, вы будете?
– Из Лиму, – наобум назвал первый же пришедший в голову городок Бернар. У него не было никакого желания оповещать местных о своем присутствии. Даже если Лизье его не узнал, могли узнать другие.
– Из Лиму, говорите, – хмыкнул Лизье. – Там протестантов тоже полно, паразитов этаких. – Он вновь мотнул головой в сторону замка. – Он этой заразы не терпел. Настоящий был дьявол, и сердце у него было черное, но этих крыс он к Пиверу не подпускал. Даже духу их нигде поблизости не было.