– Он даже фрию Эрхину с острова Туаль, говорят, обесчестил! – пробормотал Кари Треска, бывший воспитатель хёвдинговых сыновей. – И тебе, йомфру, лучше бы уйти в дом.
– Но ведь говорят, что она была его женой…
– Ведь говорят, что красивым девушкам лучше ему на пути не попадаться! – отчасти передразнил ее Кари. – Иди к матери, тебе говорят.
Бревно тем временем было готово. Облепив его со всех сторон, фьялли с дружным веселым ревом, точно собирались все вместе скатиться с горы, понеслись на ворота. Раздался первый удар, и Йора, ахнув, стремглав бросилась в дом. Одновременно послышался крик: это Бьярни, о котором все забыли, вылез на крышу дома и метким выстрелом из лука поразил одного из фьяллей. С собой Бьярни взял Альва Куницу и Стейна Охотника, лучших стрелков в доме, и втроем они осыпали нападавших целым дождем стрел. Но тех было слишком много: на смену раненым тут же встали другие, одни держали бревно, другие прикрывали их сверху щитами, а третьи и сами взялись за луки, и вскоре Бьярни и его товарищам, на которых обрушился ответный стальной дождь, пришлось ползком убираться с крыши.
А пока они спускались, ворота были выбиты и фьялли ворвались во двор. Перед собой они держали круглые разноцветные щиты, в которых и застряли пущенные им навстречу стрелы; не давая защитникам возможности выстрелить снова, фьялли набросились на них и заставили отступить к самой стене дома. Их было гораздо больше, чем домочадцев Сигмунда хёвдинга, но во двор вошло ровно столько, сколько нужно, чтобы не создавать давки.
Арнвид и Кари бесстрашно бросились на самого Торварда конунга, которого легко было узнать по яркой крашеной одежде и высокому росту. Но того ничуть не смутило, что противников двое. Не дожидаясь, пока они до него добегут, он сам кинулся навстречу и быстро ударил мечом под щит Кари, который оказался впереди, а потом мгновенно развернулся и таким же ударом под нижний край щита разрубил бедро Арнвиду. Кари, сделав еще пару шагов, пошатнулся и привалился к стене конюшни, на счастье оказавшейся рядом.
Арнвид, более молодой и крепкий, к тому же получивший не настолько глубокую рану, сумел поначалу остаться на ногах и, превозмогая боль, попытался даже продолжить сражение. А Торвард конунг не торопился: без труда уворачиваясь от ударов Арнвида и отводя их щитом, он скользил по кругу, иногда якобы открывался, вынуждая противника делать выпад, но тут же уклонялся, так что тот лишь терял кровь от напрасных усилий. Кровь текла из раны на землю, и вот сам Арнвид поскользнулся на ней, невольно взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, и опустил щит. И тогда Торвард конунг, все время выжидавший именно этого случая, нанес ему быстрый точный удар по шее.
Бьярни как раз выбежал из-за угла дома, чтобы успеть увидеть, как падает его брат. А Торвард уже отвернулся, даже не глядя, как рухнет на землю тело поверженного врага, и выискивал нового противника. В каждом движении конунга фьяллей чувствовались такая сила и уверенность, такой опыт и выучка, дающие невероятную быстроту и точность движений, что драться против него было просто безрассудно. Он успевал везде, то криком, то свистом подавал какие-то знаки своим людям, точно у него десять глаз и в нем живет пять человек, способных делать пять дел одновременно. Кто-то из фьяллей уже набросился с мечом на Бьярни, и он взмахнул Медвежьей Смертью, заставив того отскочить. Мимо просвистело копье и воткнулось в стену дома. С разных сторон на Бьярни набросились сразу двое, что-то огромное обрушилось ему на шлем, и под тяжестью удара он будто провалился в бездонную черную пропасть. В глазах потемнело, мелькнули цветные пятна – и все погасло.
Сражение во дворе продолжалось недолго. Сидя в глубине дома, женщины слышали, как снаружи звенели клинки, как потом шум битвы переместился в кухню, но затих очень быстро, а сам дом наполнился топотом ног, чужими голосами, треском ломаемого дерева. Фру Лив и Йора сидели, тесно прижавшись друг к другу и крепко взявшись за руки. Обе думали об одном. Дом захвачен, его защитники разбиты; остался ли хоть кто-нибудь в живых? Не верилось, что они вот так враз осиротели, лишившись и Арнвида, и Бьярни, и всех прочих мужчин. И что теперь будет с ними? Когда этот вечер начинался, никто и подумать не мог, что он вот так закончится; несколько мгновений переменили их жизнь, отняли родичей, имущество, честь, свободу… В это невозможно было поверить, все происходящее казалось страшным сном, наваждением.
Дверь девичьей открылась, незнакомая бородатая голова просунулась внутрь и осмотрелась.
– Мужчины есть? – спросил голос с явным фьялленландским выговором. Пройдя в девичью, бородач огляделся и опустил секиру, которую держал наготове. – Ну, красавицы, под подолами вы никого не прячете?
Женщины молчали.
– А может, они отводят глаза? Или превратили своих парней в скамейки? – Второй фьялль, вошедший вслед за первым, молодой, долговязый, кудрявый парень с продолговатым лицом, постучал обухом секиры по скамье. – Помнишь, Халле, ту старуху в Граннланде? Которая двоих сыновей превратила в свиней, а они ночью превратились обратно и чуть наших дозорных не перерезали? Ну, девушки, признавайтесь сами, вы ведьмы? Где тут ваши женихи? – И он вопросительно постучал обухом секиры по ближайшему сундуку.
– Мы не ведьмы, – чуть дрожащим голосом, стараясь скрыть свой страх, ответила фру Лив. – Я – жена Сигмунда хёвдинга. Что с моим сыном, где он?
– В Валхалле, – нахально ответил кудрявый. – Этого не отнять, он бился как герой! Но против нашего конунга и Сигурд Убийца Дракона не устоял бы!
– Он по… погиб… – прошептала Йора, чувствуя, как мать с силой стиснула ее руку, и из ее глаз мигом полились слезы. – Неправда! Где он?
– Во дворе лежит. Можете забрать, – позволил Халльмунд. – Вынесите убитых в какой-нибудь холодный сарай, все теплые нам самим понадобятся. У нас с одного корабля почти сто семьдесят человек, да моих еще сто двадцать восемь на берегу ждут, так что распорядись, хозяйка, чтобы открыли погреба. Или давай ключи, мы сами справимся. Зачем зря хорошие двери ломать?
Едва ли фру Лив услышала, что он говорил насчет ключей. Так же держа за руку дочь, она выбежала во двор, ничего даже не накинув на платье. Уже совсем стемнело, во дворе горели факелы и даже был разложен костер. Фьялли уже собрали немногочисленных убитых и раненых, первых сложили рядком за воротами, вторых перенесли в конюшню. Фру Лив кинулась к телам, а Йора вдруг увидела, как двое фьяллей тащат по двору бесчувственное тело Бьярни. Они держали его под мышки, а ноги его волочились по холодной земле, и у Йоры оборвалось сердце – он выглядел совсем как мертвый!
Коротко вскрикнув, она бросилась к Бьярни и вслед за ним забежала в конюшню, где попавшие в плен домочадцы, почти все раненые, пытались кое-как перевязать друг друга обрывками собственных рубах.
Бьярни бросили на пол. Захлебываясь плачем, Йора упала на колени возле него и попыталась расстегнуть шлем; руки дрожали, задубевший на холоде ремень не слушался, и ничего у нее не выходило. Она склонилась к самому лицу брата, сдерживая дыхание, и различила, что он дышит! Обрадовавшись, она снова приступила к шлему и скоро совладала с жестким холодным ремнем. Кровавых ран на теле Бьярни не было видно, и скорее всего, он просто потерял сознание от сильного удара по голове – на снятом шлеме осталась глубокая вмятина. Но стеганый подшлемник приглушил удар, голова не была пробита, и только шишка быстро вспухала под дрожащими пальцами девушки.