За дверью простучали шаги. Вздрогнув, Эльга очнулась – слишком далеко ее мысли унеслись от нынешнего дня. Вошел Мистина, не глядя перед собой и на ходу стягивая влажную от пота сорочку. Обтирая шею, сделал несколько шагов к ларю и только тут увидел Эльгу.
Видно, ему никто не сказал, что княгиня уже ждет в большой избе – домочадцы сестры к ней привыкли и не видели в ее посещении особого события. Раз она никого не посылала позвать хозяина, никто за ним и не побежал.
Вдруг смутившись, Эльга встала, но не сообразила, что сказать. Разглядывая его оружие, она так углубилась в воспоминания о временах, когда они были близки, что несходство тех времен с нынешними ее почти ранило.
А Мистина взглянул на нее, удивленно приподнял брови… а потом в лице его так ясно отразилась надежда, что она наконец пришла ради него, что Эльге стало больно.
Он подошел к ней, еще держа в руках снятую сорочку и глубоко, часто дыша – то ли после упражнений, то ли от новой причины. Эльга хотела объяснить, зачем она здесь, но не могла отвести глаз от «костяного змея» на его груди – того, которого сама носила в то лето, пока Мистина ходил по Греческому царству. В тридцать пять лет, утратив свежесть молодости, Мистина все равно казался ей прекрасен как бог. Она мало замечала перемены в нем, в ее глазах зрелость придавала его облику внушительности, ничуть не умаляя красоты. Эльга не находила сил оторвать взгляд от его гладкой широкой груди, покатых плеч, округлых мышц предплечья. Их связь прекратилась почти три года назад, Эльга почти забыла, как это было, но теперь ее вновь охватил жар и волнение. Нечто большее, чем тоска молодой вдовы, влекло ее к нему, нечто большее, что она находила в нем одном.
Мистина хотел что-то сказать, но лишь сглотнул, выронил сорочку на пол и потянулся к Эльге. Она хотела отойти, но позади была только скамья и стена. Он обнял княгиню и привлек к себе; она невольно положила руки ему на грудь, вдыхая запах разгоряченного тела; голова кружилась, тянуло прижаться к нему как можно теснее, и вновь накатывало властное, как тяга земная, ощущение: важнее и весомее этого влечения нет на свете ничего. Блаженство этих мгновений стоит любой платы.
Едва помня себя, Эльга прильнула губами к его шее, впитывая полузабытое, но такое прекрасное ощущение его теплой кожи. Он с силой обнял ее, и что-то случилось – каждый из них перестал быть сам по себе, тепло их тел слилось и вспыхнуло, как вспыхивают две тлеющие головни в костре, если сдвинуть их вместе. Жизненная сила их потекла единым потоком, как вода в двух слившихся реках. И блаженное тепло наполнило каждую частичку, словно усилие их объятий пробудило божество. Только сейчас, когда это знакомое им божество вновь проснулось, оба они ощутили, как темно и холодно внутри было без него, как долго они этого ждали и как тяжко давалось им ожидание.
Эльга подняла голову и потянулась к его лицу, словно в поцелуе был ее источник дыхания и самой жизни. Раскрылась ему навстречу, с облегчением сбрасывая оковы, которые сама на себя наложила; от долгожданного прикосновения его губ внутри все вспыхнуло и затрепетало, сама кровь будто потекла ему навстречу, каждая мышца наливалась силой для объятий, дарящих единственную подлинную жизнь.
– Пойдем, – хрипло шепнул Мистина и подтолкнул ее к спальному чулану. – Ута не здесь сейчас живет, никто не сунется…
– Нет… все видели, как я вошла… – слабо отбивалась Эльга, пока он тянул ее к хорошо ей знакомому покойчику. – Все знают, что мы здесь вдвоем…
– А и Хель с ними.
Сам голос Мистины лишал Эльгу воли к сопротивлению. Он слишком долго ее ждал и слишком устал от ожидания, чтобы упустить этот счастливый случай. Но и Эльга вдруг забыла все доводы, какими убеждала себя держаться от него подальше. Она устала быть одна между землей и богами. Тело ее стосковалось по горячему биению жизни, а душа – по чувству равновесия мироздания, где ее женской силе отвечает равная мужская сила. Мысленно сказав «да», она больше не противилась, пока Мистина вел ее в спальный чулан, отстегивал серебряные «скорлупки» с хенгерка, брал ее на руки, опускал на широкую лежанку, стягивал белые чулки. Исчезли все мысли, осталось лишь стремление поскорее очутиться в его объятиях, сомкнуть руки на его спине, раскрыться до конца, чтобы слиться с ним воедино – и оставить весь мир земной глубоко внизу…
– Ты соскучилась по мне, – сказал Мистина, опираясь на локоть и склонясь к ее лицу.
В его довольной улыбке сквозило торжество, и Эльга закрыла глаза, чтобы ее не видеть. Вторая его рука гуляла по ее телу под сорочкой, вновь утверждаясь в правах владения этими прекрасными угодьями. Эльга еще не отдышалась, и при каждом вздохе внутри вновь расцветала горячая вспышка счастья. Было легко, будто с нее сползла опостылевшая старая шкура, тяжелая и душная, и она вышла на волю, светлая и невесомая.
– Да. – Глупо было оспаривать то, в чем он только что убедился. – Но я пришла вовсе не за этим.
И все же ей хотелось скорее смеяться, чем плакать. Каждую частичку наполняло ощущение подлинной жизни, истинного пробуждения. Как будто все прошлое с его потерями и трудностями сгорело в один миг, а впереди их ждет новый мир, чистый, светлый и душистый, как летнее утро. И неясно, зачем она так долго ждала и томилась, ведь это счастье всегда было рядом. В эти мгновения ничего, кроме блаженства разделенной страсти, для нее не существовало. А гора каменная, стоявшая между ними еще вчера, вдруг оказалась мелким камешком, через который они шагнули, даже его не заметив.
– О… ведьма киевская, сова дунайская! – стыдясь упомянуть богов, Эльга села и прижала ладони к лицу. – Я правда пришла не за этим!
Наконец она опомнилась. Весь день вчера думала, как найти удачи для сына, а сама вместо этого опять сотворила блуд с мужем собственной сестры. На первом году вдовства! Какой стыд!
Эльга подняла лицо и сквозь раздвинутые пальцы робко взглянула на кровлю – в левую сторону. Там, где ей часто мерещился наблюдающий за ней взор с того света.
– Видно, там у Ясеня нас крепкой ниточкой связали, нам этих пут не скинуть, – Мистина протянул руку и взял ее за плечо, чтобы уложить обратно, но она сбросила его ладонь. – Можно было уже привыкнуть, за пятнадцать-то лет.
Не пятнадцать, меньше. Первые три года Эльга недолюбливала Мистину и не доверяла ему. При первых встречах он показался ей слишком самоуверенным и дерзким, а потом, когда она убедилась, что на пути к своим целям он не ведает преград, то стала его опасаться. Взаимное понимание пришло к ним, когда он стал более осмотрительным, а в Эльге созрели ум и воля, придавшие ей уверенности. Но лишь после первого похода на греков она обрела в нем опору и поверила ему по-настоящему. Эта связь изменила ее, стала ее частью, и теперь Эльга не мыслила себя без Мистины. Даже когда подавляла влечение к нему ради права уважать себя.
«Неужели я никогда от тебя не избавлюсь?» – мысленно ответила она сейчас. Но молчала, зная, что Мистина не очень-то и виноват. Он обещал ждать, пока она передумает – и ждал. Она сама позволила ему решить, что это уже случилось. Потому что ее влечение к нему ничуть не утихло и лишь накапливалось, пока не превысило силу сдерживать его.