Христианство и страх - читать онлайн книгу. Автор: Оскар Пфистер cтр.№ 148

Богословие, если оно учитывает терапию страха, превращая любовь, ее отправную точку в божественной сущности и воле, ее абсолютную реализацию в Иисусе Христе, ее нацеленность на все человечество в истинный и единственный объект, делает акцент не только, как прежде, на чистоте определений, но и на динамике жизни. Иисус, объясняя «главную заповедь» в соответствии с ветхозаветным примером, выделяет ее как любовь всем сердцем, всей душой, всем умом и изо всех сил – и называет ее богоугодным совершенным состоянием. Уже благодаря этому акценту она препятствует навязчиво-невротическим блужданиям в догмах, которые всегда представляют собой только жалкий заменитель любви, ее плачевный суррогат; их фанатическое подчеркивание в учении о неврозах считается в высшей степени некачественным замещением. Догматический фетишизм и фанатизм всегда являются грехом против высшего предписания Иисуса любить Бога всем сердцем, то есть не растрачивая энергию на культ догм.

Христианское богословие должно по содержанию и в динамике быть учением о любви в смысле Евангелия любви Христовой – или это не христианское богословие. То, что не относится к любви Божией и к Богу, любви Христа и любви к Нему, к человеческой любви и к любви ко всем людям, не является его частью. Тот, кто видит в этом ограничение богословия, и прав, и неправ. Без сомнения, следует устранить большую часть догматического монстра, разжеванного на тысячи страниц, ибо любые многословные взгляды богословов, извлеченные историками из древнейших книг, и скучные дискуссии по их поводу для христианской любви не важны: это бессмысленное отцеживание комаров, за которым неизбежно следует проглатывание верблюда. Этот балласт можно спокойно выкинуть за борт. А что касается основных объектов современной теологии, то среди них я едва ли мог бы назвать хоть один, которому не требуется переработка в свете христианского учения о любви. Однако они сохраняют в рамках такого учения свой изначальный смысл и не теряются в схоластических и новосхоластических спекуляциях, в метафизическом жонглировании, в скрупулезной изощренности, которыми изобилует история богословия и церквей.

Под воздействием терапии страха христианское учение должно расшириться и углубиться. Мы уже показали, насколько христианству нужны психология и массовая психология, в сферу которых входит работа с подсознанием, которое часто имеет решающее значение. Полноценный теолог должен основательно владеть учением о личных и коллективных неврозах. Требуется психология, ориентированная на мотивы и имеющая дело с аномальными душевными процессами, тем более что они также решающим образом влияют и заполняют психические процессы здоровых, при этом не только так называемые бракованные духовные процессы, но и высочайшие духовные достижения. Я не могу понять, как можно хотеть научно переработать Священное Писание, церковную историю и так далее, не посвятив себя основательно психологии страха и навязчивостей – это как если почти полностью исключить категорию причинности и учитывать только божественные, сверхъестественные причины. Но боюсь, что тогда наша потребность найти причину будет удовлетворена не лучше, чем если на вопрос о том, откуда взялась радуга, ответить, что ее сделал Бог. Это разве что для детей сгодится.

Христианское учение о любви также не может отказаться от глубоких философских размышлений. Вопрос о том, как установить трансцендентное укрепление любви как абсолютной основы мире, я рассмотрел в своей работе «Психоанализ и мировоззрение» ^[937]. С точки зрения религиозной философии, речь идет об обосновании обоих утверждений: «Бог есть дух» (Ин. 4:24) и «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:8; 1 Ин. 4:16). Как природа показывает нам господство духовных направляющих сил, которые все указывают на единую волю Творца, так и область нравственности указывает на осмысленное назначение как отдельных личностей, так и всех в целом. Однако это назначение должно исходить из той же самой творческой воли как физическая и психическая реальность. Учение о страхе, как и биологическое наблюдение за жизнью отдельных людей и общества в целом, демонстрируют нам, что нарушения любви приводят к болезням в широком смысле этого слова: к неврозам, преступлениям, войнам… И та же самая воля Творца, которая управляет физическим космосом, должна была запланировать реализацию любви через людей, и замысел любви должен относиться к его собственной сущности. У меня больше нет возможности объяснять здесь то, как я с помошью одного процесса, названного мной этогеническим (ethogenisch) ^[938], дошел до этики и религиозной философии, которые развились от простого наблюдения за фактами жизни к высочайшему определению бытия и достоинства. Именно история христианства, как и человечества в целом, самым убедительным образом демонстрирует: человек, противящийся любви, которую ему предначертала трансцендентная творческая любящая воля, получает и наносит вред точно так же, как при нарушениях здорового образа жизни губит свое тело. Тесные связи терапии отдельной души и общества с христианским благочестием и нравственностью только потому могли так долго недооцениваться и презираться, что дуалистически-аскетический ход мыслей, полностью перенесший центр тяжести в потусторонний мир, обесценил жизнь и здоровье, не догадываясь о том, что если поставить под угрозу и то и другое, тяжелейшей опасности подвергнутся и христианские средства исцеления.

Все учение о Боге должно быть пронизано мыслью: «Бог есть любовь». Оно должно включать в себя представление о Боге как о любящем Отце – каким оно было у Иисуса, – как о добром, справедливом, кротком, но и о таком, который невероятно серьезно относится к нравственности и не устрашится причинить тяжелые искупительные страдания, именно потому что он руководствуется благом. У Иисуса справедливость Божию нужно понимать только как инструмент любви, а не как мрачную силу, которая связывает руки милости и с помощью переноса наказания на невиновного отменяет саму себя. Но если справедливость Божию освободить от подчинения любви или даже соединить ее с божественным гневом, как это часто бывало, то тогда из сердца Господа вырывается именно то, что составляет Бога Иисуса: любящий, добрый, помогающий, милостивый отец и остается строгий, суровый, гневающийся иудейский Бог. На нем концентрируется тогда вся строгость и весь ужас, а на Иисусе, который тогда приравнивается к Богу, что противоречит его учению, – вся кротость, материнство, настоящая милость. Поляризация справедливости и милости точно соответствует поляризации Бога Отца и Бога Сына, она является религиозным постулатом в рамках гигиены страха, благодаря одобрению которой христианство должно было основательно отойти от учения своего создателя, как это и произошло. И в учении о Боге размышления Иисуса о спасении должны были вытеснить влияние иудейского законничества.