Поймав взгляд Вилланель, парень на пару сантиметров приподнимает свой бокал. Он шепчет что-то спутнице, и та пронзает девушку холодным оценивающим взором.
– Не желаете к нам присоединиться? – обращается она к Вилланель. Приглашение – и вызов.
Вилланель спокойно смотрит ей в глаза. Бриз колеблет напоенный ароматом воздух.
– Мы не настаиваем, – говорит парень, его косая ухмылка не вяжется с невозмутимым взглядом.
Вилланель встает и поднимает бокал.
– С удовольствием присоединюсь. Я ждала подругу, но она, видимо, задерживается.
– В таком случае… – Парень приподнимается со стула. – Меня зовут Оливье. А это Ника.
– Вилланель.
Беседа течет весьма шаблонно. Оливье с недавних пор пытается сделать карьеру в галеристике. Ника время от времени подрабатывает актрисой. Они не родственники, да и на любовников при ближайшем рассмотрении тоже не тянут. Но все равно есть нечто неуловимо эротическое и в их сообщничестве, и в том, как они втянули ее в свою орбиту.
– А я трейдер, – говорит им Вилланель. – Валюта, процентные фьючерсы и все такое. – Она с удовлетворением отмечает, как в их глазах гаснет любопытство. Если нужно, она может часами беседовать о внутридневном трейдинге, но им это не интересно. Поэтому Вилланель переходит к рассказу о версальской квартире на первом этаже, откуда она ведет свои операции. Этой квартиры не существует, но Вилланель способна описать ее вплоть до железных завитков на балконе и выцветшего персидского ковра на полу. Ее легенда теперь доведена до совершенства, и ложь, как обычно, дарит наслаждение.
– Нам нравятся твое имя, и твои глаза, и твои волосы, но больше всего – твои туфли, – говорит Ника.
Вилланель смеется и выгибает ступни в атласных «лабутенах» на ремешках. Поймав взгляд Оливье, она сознательно копирует его томную позу. Девушка представляет, как его руки со знанием дела, по-хозяйски скользят по ее телу. Он воспринял бы ее – так ей кажется – как прекрасную вещицу, украшение коллекции. Считал бы, что у него все под контролем.
– Почему ты смеешься? – спрашивает Ника, наклоняя голову и прикуривая сигарету.
– Вы смешные, – отвечает Вилланель. Она пытается представить, как утопает во взгляде этих золотистых глаз. Как ощущает эти пахнущие дымом губы на своих губах. Она наслаждается собой; она знает, что оба – и Оливье, и Ника – желают ее. Эти двое полагают, что играют с ней, – пусть думают так и дальше. Будет забавно поманипулировать ими, посмотреть, насколько далеко они зайдут.
– У меня есть предложение, – говорит Оливье, и в этот миг телефон в сумочке Вилланель подает сигнал. В эсэмэске – единственное слово: ОТВЛЕКИСЬ. Она встает с пустым лицом. Бросает взгляд на Нику и Оливье, хотя в ее сознании их больше нет. Выходит, не говоря ни слова, и через минуту ее «Веспа» вливается в мчащийся на север поток машин.
Уже три года прошло с тех пор, как она познакомилась с приславшим это сообщение. С тем, кто ей по-прежнему известен лишь как Константин. В те времена ее жизнь была совсем другой. Ее звали Оксана Воронцова, и она числилась студенткой Пермского университета, отделение французской лингвистики. До диплома оставалось полгода. Однако попасть на защиту ей было не суждено, поскольку осенью она угодила совсем в иное место. В уральский женский СИЗО «Добрянка». По обвинению в убийстве.
От «Жасмина» до квартиры Вилланель у Порт-де-Пасси рукой подать – минут пять езды. Большое, безликое и спокойное здание тридцатых годов, а в нем – надежно охраняемая подземная парковка. Поставив «Веспу» рядом со своим быстрым и неприметным серебристо-серым «Ауди ТТ Родстером», Вилланель едет на лифте до шестого этажа и поднимается еще на один короткий пролет к мансардной квартире. Входная дверь по внешнему виду не отличается от других дверей в доме, но сделана из усиленной стали и снабжена электронной замковой системой, изготовленной по спецзаказу.
Внутри квартира удобна и просторна, хоть и слегка обшарпана. Год назад Константин вручил Вилланель документы на нее и ключи. Она понятия не имела, кто жил здесь до нее, но, войдя сюда впервые, обнаружила, что квартира полностью обставлена, а судя по возрасту сантехники и прочего оборудования, предыдущий жилец был немолодым человеком. Не имея вкуса к хлопотам по обустройству, она оставила квартиру в том же виде, в каком нашла, – с выцветшими обоями цвета морской волны и парижской лазури и с не поддающимися описанию картинами постимпрессионистов.
Гостей у нее не бывает (для профессиональных встреч есть кафе и общественные парки, а для секса – отели), но если бы сюда кто-то и заглянул, то обнаружил бы полное подтверждение легенды Вилланель. Компьютер в кабинете – супертонкий ноутбук в стальном корпусе – защищен обычной гражданской программой, и защиту без труда взломал бы начинающий хакер, но, просмотрев содержимое, обнаружил бы лишь подробные сводки о внутридневном трейдинге. Бумаги в сейфе тоже особой ценности не представляют. Музыкальной системы в квартире нет. Для Вилланель музыка – в лучшем случае бессмысленный раздражитель, а в худшем – источник смертельного риска. Тишина – залог безопасности.
Условия в СИЗО были отвратительными. Пища практически несъедобна, везде антисанитария, а ледяной, пронизывающий ветер с реки Добрянки проникал в каждый безрадостный уголок. За малейшее нарушение правил сажали в одиночку – в ШИЗО. Однажды, через три месяца после ареста, Оксану вызвали из камеры, без всяких объяснений провели в тюремный двор и запихнули в потрепанный «газик». Двухчасовая поездка в глубь Пермского края, и водитель остановил машину у моста через замерзшую Чусовую; не говоря ни слова, взглядом указал на низенькую сборную будку, рядом с которой стоял черный полноприводный «Мерседес».
Внутри будки места хватило лишь на стол, два стула и керосиновый обогреватель. Сидящий на одном из стульев человек в тяжелом сером пальто окинул девушку взглядом: затасканная тюремная роба, изможденное лицо, на котором застыла угрюмая непокорность.
– Оксана Борисовна Воронцова, – произнес он наконец, заглянув в папку на столе. – Возраст: двадцать три года и четыре месяца. Обвиняется в тройном убийстве с многочисленными отягчающими обстоятельствами.
Она молча смотрела в окно на квадратный клочок заснеженного леса. Человек казался самым обычным, но с первого взгляда было понятно, что он не из тех, кем получится манипулировать.
– Через две недели суд, – продолжал он. – И тебя признают виновной. Другого исхода ждать не приходится. Теоретически тебе светит «вышка». В лучшем случае проведешь следующие двадцать лет жизни в колонии, по сравнению с которой «Добрянка» – курорт.
Ее взгляд оставался пустым. Человек закурил сигарету – заграничную! – и предложил ей. В СИЗО эту сигарету можно было бы обменять на недельную добавку еды, но Оксана едва заметно покачала головой.
– Найдены три мужских трупа. Один – с рассеченной от уха до уха глоткой, двое других убиты выстрелами в голову. Такое поведение плохо вяжется со старшекурсницей, изучающей лингвистику в главном пермском вузе. Конечно, если не знать, что она – дочь спецназовского инструктора по ближнему бою. – Он сделал затяжку. – А ведь репутация у него, у старшего-то сержанта Бориса Воронцова, была ого-го. Впрочем, это его не спасло, когда он разругался с бандитами, на которых подхалтуривал. Ему пустили пулю в спину и оставили на улице подыхать как собаку. Едва ли это достойное завершение жизни заслуженного ветерана Грозного и Первомайского.