Но Бермондт вместо продолжения наступления на Ригу 10 октября предложил Латвии перемирие. Эта медлительность в действиях русско-немецкой армии в течение 8–9 октября была роковой для Бермондта. К вечеру 10 октября в Ригу спешно прибыли 4 эстонских бронированных поезда, а ночью в Больдераа из Финского залива прибыла эскадра английских крейсеров в составе 4 крейсеров новейшего типа, одного крейсера-истребителя, 2 канонерок и 2 эскадренных миноносцев. Как эстонские бронепоезда, так и английская эскадра должны были как раз в это время поддерживать наступление Северо-западной армии Юденича. Эстония, обещавшая за признание ее государственной независимости поддержку Юденичу, но связанная теперь общностью интересов с Латвией, решила вместо помощи Северо-западной армии оказать немедленную поддержку Латвии. Правительственная газета Эстонии «Ваба Маа» в те дни писала:
«Планы Бермондта ясны – усмирить мятежную Латвию и присоединить ее к великой России. За Латвией настанет очередь и Эстонии… Нет сомнения, что Бермондт действует в полном согласии с Колчаком и Деникиным. Но Бермондту не так-то легко удастся втолкнуть Латвию и Эстонию в пасть русских монархистов…»
[452]
Другая эстонская газета, «Социал-демократ», по поводу выступления войск Бермондта писала:
«В связи с операциями Северо-западного правительства против Петрограда, в которых участвует и Эстония, мы стали на неизвестный путь. У власти стоят совершенно неизвестные нам люди, истинное лицо которых мы еще не рассмотрели. У Риги против латышей сражается Бермондт, считающий все малые государства мятежниками против России. Бермондт не только предводитель шапки, но и командующий войсками «Западного» правительства, целью которого является восстановление неделимой России. В свою очередь Бермондт составляет лишь звено цепи, окружающей Россию. Эстонское военное командование весьма благосклонно относилось к завоевателям Петрограда, и потому в нашем положении накопилось много противоречий, нуждающихся в выяснении. Находиться с одной и той же властью в состоянии войны, с одной стороны, и ждать обеспечения нашей будущности от той же власти – с другой, нелогично. В сущности, мы не знаем, каковы отношения между представителями наиболее значительных течений: Колчаком, Деникиным и Юденичем. Весьма возможно, что Юденич и Бермондт – люди одной и той же идеи, но каждый из них стремится к ней разными путями. И если мы теперь не хотим участвовать в походе Юденича на Петроград, то пусть он в этом винит не нас, а Бермондта…»
[453]
Из сопоставления этих двух статей видно, что вторая, социал-демократическая, не остановилась перед тем, чтобы поставить вопрос о политической физиономии самого Юденича и тем самым сказать гораздо больше, чем это сделал правительственный официоз. В основном же расшифровка планов Бермондта и Юденича, которые шли под одним идейным лозунгом, но под различными боевыми знаменами, была произведена вполне удовлетворительно и своевременно.
Характерно, что помощь Эстонии недешево обошлась для Латвии. Буржуазия Эстонии, несмотря на соседство с такой же буржуазной Латвией и на нависшую над ними совместно опасность со стороны армии Бермондта, продолжала оставаться по своей природе хищным захватчиком. Кроме возмещения расходов по организации военной помощи Латвии Эстония выговорила себе латышский город Валк.
Юденич, встревоженный боевыми действиями армии Бермондта-Авалова, которые приняли серьезный оборот, и опасавшийся за свой тыл, 9 октября издал приказ о смещении Бермондта с должности командующего Западной русско-немецкой добровольческой армией. Северо-западное правительство со своей стороны также выпустило специальное воззвание к войскам Бермондта, уговаривая их покинуть ряды своей армии и перейти к генералу Юденичу.
Воззвание Северо-западного правительства отмечало:
«Наше победоносное наступление может приостановиться, так как латышские войска будут оторваны от борьбы с большевиками. Эстонские войска пойдут на помощь Латвии, наш тыл будет не защищен, и мы будем принуждены отступить в то время, когда у нас уже имеются большие надежды на успех»…
[454]
Дипломатические и военные представители Англии и Франции в свою очередь потребовали немедленного отхода русско-немецкой армии от Риги. И так как Рига продолжала находиться под непосредственной угрозой, то 15 октября в 16 часов английская эскадра открыла по Усть-Двинску, занятому Бермондтом, ураганный огонь, при помощи которого был уничтожен целый батальон 1-го Пластунского полка и разгромлены другие части Западной русско-немецкой армии.
Сложившаяся обстановка уже не позволяла Бермондту вести дальнейшее наступление. Солдаты его армии превратились сразу в «более сговорчивых» в вопросе о возвращении на родину. Бермондт отдал приказ своим войскам отступать к германской границе. В ночь с 21 на 22 ноября 1919 г. части Западной русско-немецкой добровольческой армии оставили район Митавы и отошли на линию Шавли – Муравьево (лагерь у Ковно)
[455].
Согласно договору с литовцами и латышами, эвакуация Западной русско-немецкой добровольческой армии должна была закончиться в отношении русских частей к 5 декабря и в отношении немецких – к 15 декабря 1919 года.
Союзническая комиссия по эвакуации Прибалтики официально известила чинов русской национальности, что страны Антанты готовы оказать свое содействие тем, кто пожелает отправиться в армию Юденича для борьбы с большевизмом, все же остальные русские подлежат эвакуации в Германию и за их дальнейшую судьбу никакой ответственности Антанта нести не будет.
1 декабря началась отправка первых эшелонов в Германию, в район Нейссе, Оппельн и Альтенграбов – места интернирования армии
[456].
После перехода на германскую территорию Авалов-Бермондт 15 декабря 1919 г. был приглашен к министру государственной обороны Густаву Носке в Берлин. По поводу этого свидания с Носке Авалов пишет:
«Носке был единственным министром социалистического правительства, который оказывал помощь моей армии, и потому у меня осталось к нему чувство глубокой признательности и благодарности»
[457].
Вскоре Авалов передал командование частями генералу Д. В. Альтфатеру, а сам, по настоянию представителя Антанты, выехал в Гарц.
Поведение его бывших подчиненных после прибытия их в Германию характеризовалось грабежами, провокацией жителей на националистические демонстрации и т. п. Реакционная германская пресса высказывалась против демобилизации этих частей, питая надежду, что они в будущем послужат материалом для воссоздания прежней армии Гинденбурга. Германский министр обороны также не пытался ускорить разрешение этого вопроса, несмотря на то что суточное содержание этих частей равнялось 600 000 марок
[458].