Стивен Кинг идет в кино - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Кинг cтр.№ 34

– Ладно.

Лиз вышла на маленькую площадку перед дверью Теда. Бобби шел за ней. Тут она обернулась и посмотрела на Теда через голову Бобби.

– А почему бы не на крыльце? – спросила она. – Свежий воздух будет полезен вам обоим. Лучше, чем сидеть в этой душной комнатушке. Да и я смогу послушать, если буду в гостиной.

Бобби показалось, что они обмениваются мыслями. Ну, не с помощью телепатии, конечно… хотя по-своему это была телепатия. Непонятная, какой пользуются взрослые.

– Чудесная идея, – сказал Тед. – На крыльце будет прекрасно. Всего хорошего, Бобби. Всего хорошего, миссис Гарфилд.

Бобби чуть было не ляпнул «покедова, Тед», но в последний миг заменил это прощание на «пока, мистер Бротиген». Он направился к лестнице, растерянно улыбаясь, как, обливаясь холодным потом, улыбается человек, чудом не ставший жертвой несчастного случая. Его мама задержалась на верхней ступеньке.

– Вы давно на пенсии, мистер Бреттиген? Или вам неприятно, что я спрашиваю?

До этого Бобби почти решил, что фамилию Теда она искажает не нарочно, но теперь он сразу переменил мнение. Нет, нарочно. Нарочно!

– Три года. – Он раздавил окурок о дно переполненной жестянки и тут же закурил новую сигарету.

– Значит, вам… шестьдесят восемь?

– Точнее, шестьдесят шесть. – Голос у него по-прежнему был мягким и откровенным, но Бобби показалось, что эти вопросы ему не особенно нравятся. – Меня отправили на полную пенсию на два года раньше. По медицинским соображениям.

«Мам, только не спрашивай, что с ним, – мысленно простонал Бобби. – Не смей!»

Она не спросила, а вместо того осведомилась, чем он занимался в Хард форде.

– Бухгалтерией. Работал в Управлении контролера денежного обращения.

– А мы с Бобби думали, что вы занимались педагогической деятельностью. Бухгалтерия! Звучит очень ответственно.

Тед улыбнулся. Бобби почудилось, что было во всем этом что-то ужасное.

– За двадцать лет я износил три калькулятора. Если это ответственное дело, миссис Гарфилд, то да – я занимался очень ответственным делом. Одер трусит на негнущихся ногах, машинистка ставит пластинку на граммофон с автоматическим звукоснимателем.

– Я не понимаю.

– Я просто имею в виду, что много лет было потрачено на работу, которая никогда много не значила.

– Она бы много значила, если бы вам надо было кормить, одевать, обувать и растить ребенка. – Она посмотрела на него, слегка вздернув подбородок, словно говоря, что если Тед хочет обсуждать эту тему, то она готова.

Тед, с облегчением заметил Бобби, не хотел выходить на ковер или даже подойти к нему.

– Полагаю, вы правы, миссис Гарфилд. Абсолютно.

Она секунду-другую выставляла на него подбородок, вопрошая, уверен ли он, давая ему время передумать. Но Тед молчал, и она улыбнулась. Это была ее победоносная улыбка. Бобби любил маму, но внезапно ощутил, что, кроме того, устал от нее. Устал понимать выражения ее лица, устал от ее присловий, от чугунного склада ее ума.

– Благодарю вас зарутбир, мистер Бреттиген. Было очень вкусно. – И она повела своего сына вниз. На площадке она отпустила его руку и дальше шла впереди.

Бобби думал, что за ужином они будут говорить о его новой работе, но ошибся. Мама была словно где-то далеко, ее глаза смотрели поверх него. Ему пришлось два раза попросить у нее еще кусок мясного рулета, а когда позже вечером зазвонил телефон, она вскочила с дивана, на котором они смотрели телик. Прыгнула к телефону, точно Рики Нельсон, когда телефон звонит в программе «Оззи и Харриет». Она послушала, сказала что-то, потом вернулась к дивану и села.

– Кто звонил? – спросил Бобби.

– Не туда попали, – сказала Лиз.

* * *

На этом году своей жизни Бобби Гарфилд все еще ожидал сна с детской радостью: на спине, раскинув пятки по углам кровати, засунув ладони в прохладу под подушкой, выставив локти. Ночью, после того как Тед рассказал о низких мужчинах в длинных желтых плащах («И не забудь про их машины, – подумал он, – их большие машины, ярко размалеванные»), Бобби лежал в этой позе, наполовину выбравшись из-под одеяла. Лунный свет падал на его узкую детскую грудь, разделенную начетверо тенью оконной рамы.

Если бы он думал об этом (но он не думал), то не сомневался бы, что низкие мужчины Теда станут реальнее, едва он останется один в темноте, которую нарушают только тиканье его «Биг-Бена» с механическим заводом и голос диктора, сообщающего последние известия с телевизионного экрана. Прежде так бывало с ним всегда: конечно, легко смеяться, когда «Франкенштейна» показывают в «Театре ужасов», хлопаться в притворный обморок с воплем «Ах, Франки!», когда появляется монстр – особенно если Салл-Джон оставался ночевать. Но в темноте, после того как Эс-Джей начинал храпеть (или, хуже того, если Бобби был один), создание доктора Франкенштейна казалось куда более… нет, не реальным, то есть не по-настоящему, не совсем… но все-таки ВОЗМОЖНЫМ.

Однако ощущения возможности низкие мужчины Теда не пробудили. Скорее наоборот, мысль, будто какие ни на есть люди станут посылать сообщения с помощью объявлений о пропавших собаках и кошках, показалась ему в темноте совсем сумасшедшей. Но не опасно сумасшедшей. В любом случае Бобби не верил, что Тед мог быть по-настоящему, насквозь сумасшедшим – просто слишком уж умничал себе же во вред, особенно потому, что ему почти нечем было занять время. Тед немножко… ну… черт! Немножко – что? У Бобби не было для этого слов. Приди ему в голову слово «эксцентричен», он ухватился бы за него с радостью и облегчением.

«Но… он словно бы прочел мои мысли. Это как?»

А, он просто ошибся! Не расслышал толком. Или, может, Тед и правда прочел его мысли – прочел с помощью совсем неинтересной взрослой телепатии, снимая виноватость с его лица, будто переводную картинку со стекла. Вот ведь и его мама всегда умела их читать… во всяком случае, до этого дня.

– Но…

Никаких «но». Тед отличный человек и много знает про книги, но он не чтец мыслей. Не больше, чем Салл-Джон фокусник или когда-нибудь им станет.

– Все это для отвода глаз, – пробормотал Бобби вслух, вытащил руки из-под подушки, скрестил их в запястьях, помотал кистями. По лунному пятну у него на груди пролетела голубка.

Бобби улыбнулся, закрыл глаза и уснул.

На следующее утро он сидел на крыльце и читал вслух из харвичской воскресной «Джорнел». Тед, примостившись рядом на диване-качалке, тихо слушал и курил «честерфилдки». Слева позади него хлопала занавеска в открытом окне гостиной Барфилдов. Бобби рисовал в уме, как его мама сидит в кресле поближе к свету, поставив рядом рабочую корзинку, слушает и перешивает юбки (юбки опять носят длиннее, сказала она ему недели две назад; укоротишь в этом году, а следующей весной – пожалуйте распускать швы и снова обметывать подол, и все потому, что кучка гомиков в Нью-Йорке и Лондоне так постановила, и зачем она затрудняется, сама не знает). Бобби понятия не имел, действительно ли она сидит там или нет – открытое окно и хлопающая занавеска сами по себе ни о чем не говорили, однако он все равно рисовал себе эту картину. Когда он станет постарше, ему вдруг станет ясно, что он всегда воображал ее где-то рядом – за дверями, в том ряду на трибуне, где тени были такими густыми, что рассмотреть, кто там сидит, было трудно, в темноте на верхней площадке, – в его воображении она всегда была там.