– Что вам нужно? Вас здесь быть не должно.
– Нам поручили передать это оркестрантам, – говорит парень, заметно нервничая. Вид у него испуганный и неблагонадежный. В этом, впрочем, ничего нового нет. Все жители лагеря начинают дергаться, оказавшись вблизи Лавки мясника, а обманщиками и плутами охраннику кажутся все без исключения.
Он заглядывает под фольгу, которой накрыты подносы. Жареная курица с пюре. Иногда оркестрантам посылают еду наверх, но, как правило, ее относит кто-то из персонала.
– Они вроде бы только что на завтрак ходили, – говорит охранник.
– Видимо, нет, – возражает парень. Судя по их виду, им вовсе не хочется околачиваться у Лавки, и они предпочли бы быть где-нибудь еще, и охранник назло решает пропустить ребят, чтобы они помучились подольше.
– Надо позвонить, – бросает он, доставая телефон. Набрав телефон офиса, он слышит в трубке короткие гудки. Занято. Еще бы, как обычно.
Охранник пытается решить, что грозит ему большими неприятностями – пропустить ребят, не имея формального разрешения, или прогнать их, хотя, очевидно, их прислали из администрации.
– Дай-ка я еще раз взгляну, – говорит он, поднимая край фольги на подносе в руках у девушки. Курица выглядит весьма соблазнительно, и, взяв с подноса лучший кусок, охранник решает пропустить ребят. – Пройдете через стеклянные двери, – говорит он, – и увидите слева лестницу. Если замечу, что вы пошли куда-то еще, приду и нашпигую транквилизаторами быстрее, чем вы себе можете представить.
Ребята входят внутрь, и охраннику уже все равно, где они. Он не знает, что, хотя ребята и поднялись по лестнице, еда в оркестр так и не была доставлена – они просто выбросили подносы. И кусочков лейкопластыря, наклеенных на их ладони, охранник так и не заметил.
64. Коннор
Коннор стоит у окна спальни в полном недоумении. Лев здесь, в том же лагере, что и он. Не важно, как он сюда попал, важно то, что его вскоре отведут в медицинский блок. Все, что он сделал, было сделано напрасно. В душе его пусто – такое впечатление, что его самого уже разрезали на куски и отправили на рынок, как телятину.
– Коннор Лэсситер?
Обернувшись, он видит у входа двоих охранников. В спальне практически пусто – все ушли на утренние спортивные занятия. Не успевшие выйти ребята поднимают глаза, смотрят на охранников, потом на Коннора, а затем быстро отворачиваются, делая вид, что безумно заняты, а все происходящее их не касается.
– Да, я. Что вам нужно?
– Тебя ждут в медицинском блоке, – говорит один из охранников. Второй жует резинку и предпочитает хранить молчание. Поначалу Коннор даже не может поверить в то, что его время пришло и пора отправляться на разборку. Ему кажется, что охранников могла прислать Риса. Может быть, ей хочется сыграть что-нибудь для него лично. В конце концов, будучи членом оркестра, она могла это сделать, так как музыканты обладают большим влиянием на администрацию, чем рядовые жители лагеря.
– В медицинском блоке? – переспрашивает Коннор. – Это зачем?
– Ну, скажем, ты сегодня покидаешь наш гостеприимный лагерь, – говорит первый охранник. Второй продолжает безразлично чавкать.
– Покидаю?
– Послушай, сынок, мы что, должны тебе все разжевывать? Ты здесь не нужен. Слишком многие ребята на тебя равняются, а это недопустимо в таком месте, как заготовительный лагерь. Вот администрация и решила от тебя поскорее избавиться.
Они подходят к Коннору и подхватывают его под руки.
– Нет! – кричит он. – Нет! Вы не можете так со мной поступить.
– Можем. Это наша работа, и не важно, пойдешь ты по-хорошему или придется тащить тебя силком. Мы свою работу сделаем.
Коннор оглядывается, надеясь, что оставшиеся в спальне ребята его поддержат, но все напрасно.
– Прощай, Коннор, – говорит один из них, не поднимая глаз.
Охранник, жующий резинку, похоже, сочувствует ему несколько больше, и у Коннора появляется надежда как-то с ним сговориться. Он смотрит на него с мольбой во взгляде. Мужчина на мгновение перестает жевать.
– У меня есть приятель, которому всегда хотелось иметь карие глаза, – говорит он после секундного раздумья. – Его подружке не нравятся те, что у него сейчас. Он хороший парень, а твои глаза могли бы попасть и к плохому.
– Что?!
– Нам иногда разрешают взять себе кое-какие части, – объясняет охранник. – В качестве премии за работу. В общем, я хотел сказать тебе это, чтобы было полегче. А то глаза могли бы попасть к какому-нибудь ублюдку.
Приятель, очевидно приняв его слова за шутку, гнусно хихикает.
– Полегче, говоришь? Прикольно. Ладно, пора идти.
Они вместе подталкивают Коннора к двери, а он пытается как-то вернуть себе присутствие духа. Но как это можно сделать при таких обстоятельствах? Может быть, то, что говорят про разборку, и правда. Может, он и не умрет, а перейдет в новое состояние, продолжая жить. Может, это даже будет хорошо? Почему бы и нет?
Коннор пытается представить, что чувствует заключенный камеры смертников, когда его ведут на казнь. Стал бы он сопротивляться? Потом он представляет, как охранники тащат его по красной ковровой дорожке, а он кричит и пытается лягнуть их побольнее. И какой в этом смысл? Если время, отпущенное Коннору Лэсситеру на этом свете, подходит к концу, нужно провести его остаток с достоинством. Он должен дать себе возможность прожить последние минуты с уважением к тому человеку, которым он был. Хотя нет! Почему был? Он еще жив! Нужно насладиться последними вздохами, пока легкие еще принадлежат ему. Нужно получить удовольствие от того, как сжимаются и разжимаются мышцы, от каждого движения, каждого последнего впечатления от жизни в лагере и сохранить увиденное в памяти.
– Руки прочь, я пойду сам, – приказывает он охранникам, и они послушно отпускают его, будучи не в силах противостоять силе, заключенной в его голосе. Коннор расправляет плечи и медленно идет вперед. Первый шаг дается ему труднее всего, но, делая его, он решает, что ни тянуть время, ни пытаться бежать не будет. Свой последний путь он пройдет твердым шагом – и люди надолго запомнят, как этот молодой человек, кем бы он ни был, проделал его гордо и с достоинством.
65. Клапперы
Кто может сказать, что творится в головах людей, готовящихся нечто кошмарное, в последние минуты перед тем, как они приступают к ужасному действу, за которое их и называют террористами? Какими бы словами они ни старались заглушить в себе чувство вины, все это ложь. К сожалению, опасные заблуждения, особенно те, во власти которых находятся Клапперы, имеют свойство хорошо маскироваться под добродетель.
Для Клапперов, которыми движет вера, лживые обещания обернуты в священные одежды и в вечное блаженство, которое никогда не наступит. Для тех, кто верит, что зло, творимое ими, выльется для мира в какие-то плодотворные изменения, ложь принимает обличье толпы людей, благосклонно взирающих на то, что они делают, из будущего. Для террористов, ищущих возможность продемонстрировать миру свою духовную нищету и несчастье, ложь рисует картины иной жизни, в которой они будут спасены от боли и от самих себя, причинив боль окружающим.