Джим с энтузиазмом кивнул.
– А я могу начать вести колонку в газете, чтобы люди знали…
– Но хотите ли вы, чтобы Оно узнало о ваших действиях? – подала голос Фэйт.
Все разом повернулись к ней. Девушка говорила негромко, но в ее голосе было столько страха и искренности, что она мгновенно овладела их вниманием.
– Что бы это ни было, – продолжила Фэйт, покраснев, – будь это сущностью, неодушевленным предметом или живым существом, может быть, не стоит раскрывать перед Ним все карты? Если Оно узнает, что мы в курсе происходящего, то сможет выработать план действий. А мы вполне способны использовать фактор неожиданности. Нам даже может понадобиться фактор неожиданности.
– Хорошая мысль, – заметил Йен.
– А тогда как мы узнаем, кому можем доверять? – Бакли вздохнул. – То есть я хочу сказать, что это Оно, чем бы оно ни было, реально добралось до некоторых людей. И если мы всё им расскажем, то это узнает и Оно.
– Тоже хорошая мысль. – Йен кивнул. – Надо поговорить с друзьями – может быть, полунамеками, – выяснить их настроения, понять, на чем мы стоим. Насколько я понимаю, у нас здесь два типа людей…
– Те, кто с нами, и те, кто против нас, – перебил его Бакли.
– Не совсем так, мистер Джо Маккарти
[68]. Есть еще те, кто, скажем так, были коррумпированы. Те, кто начинает все драки, совершает преступления, убивает себя. И есть такие, как мы, то есть «некоррумпированные». Мы должны разыскать подобных себе и выяснить, сможем ли все вместе что-то придумать. В Университете преподают практически все дисциплины, которые только можно представить. И где-то среди всех этих философов, социологов и ученых мы должны найти людей со свежими идеями. Я поговорю со всеми, кого знаю.
– Я тоже, – пообещал Бакли.
Джим и Фэйт кивнули.
– А потом они переговорят со всеми, кого знают, и так мы достучимся до всех.
– Пирамидальная схема. – Бакли ухмыльнулся. – Хорошая тактика.
– И что, это всё? – спросил Джим. – Это всё, что мы можем сделать?
Йен покачал головой и осмотрел всех по очереди.
– А еще я думаю, – сказал он, – что нам пора побеседовать с этим загадочным Гиффордом Стивенсом.
* * *
Во вторник занятия у Эмерсона заканчивались поздно. По вечерам он читал курс современной литературной критики. И хотя в прошлых семестрах этот курс доставлял ему удовольствие, потому что всегда привлекал знающих толк в литературе студентов, знакомых с последними тенденциями и теориями и жаждущих поучаствовать в бурных дискуссиях, в этом семестре курс, казалось, состоял из заскорузлых математиков и инструкторов по физкультуре. То есть студентов, которые не только не понимали литературу, но и активно ее ненавидели.
Сегодня Йен вновь убедился, что практически никто в аудитории не прочитал заданные произведения, и хотя его так и подмывало отправить всех по домам до тех пор, пока они не выполнят всех указанных в программе заданий, какая-то извращенная часть его разума решила сделать прямо противоположное. Поэтому он отчитал все положенное ему время, не оставив ни минуты для обсуждения, каким бы интересным оно ни могло оказаться, и даже задержал всех, закончив лекцию в десять вечера, то есть на пятнадцать минут позже положенного.
Его бросало в дрожь от того, что рассказал накануне Бакли: точно то же самое происходило у него на семинаре по Чосеру – полное отсутствие интереса и отторжение. Это здорово его беспокоило. Здесь уже проглядывала какая-то система. А он не любил систем.
Со Злом гораздо легче бороться, когда оно бессистемно.
Йен постоянно возвращался к этому слову. Зло. Оно уже давно вышло из моды, даже в современной литературе ужасов, став, по-видимому, фактором культурного релятивизма в эти пост-клайв-баркеровские
[69] дни, но в данном случае подходило как нельзя лучше. Он не был уверен, что разделяет иудейско-христианскую концепцию Зла, эту ничтожную и очень сильно персонифицированную веру, которая считала тривиальные человеческие слабости, такие как обжорство и гордыню, смертными грехами. Это ему явно не подходило. Но любое намеренное убийство или причинение страданий он, без всякого сомнения, считал злом.
А Университет убивал и причинял страдания.
Ради, если верить Гиффорду Стивенсу, собственного удовольствия.
Стивенс.
Йен постарался сделать все, что было в его силах, чтобы связаться с этим «психопрофом», как назвал его Бакли, но ему это не удалось. Номер, указанный на последней странице «диссертации», оказался заблокирован, и ему пришлось проделать все, что пришло на ум: начиная от звонков в справочные всех городов, расположенных в округе Ориндж, и кончая звонком в издательство, выпустившее книгу «Борьба со сверхъестественным с помощью огня», и это помимо звонков на Си-эн-эн с попытками выяснить, не записали ли там адрес или телефон Стивенса после истории с университетом в Мехико на тот случай, если им еще раз понадобится помощь специалиста по разрушениям.
Ничего.
Это, в общем-то, его не удивило, но, тем не менее, разочаровало. Стивенс был тем, кто начал всю эту бодягу, – это он завел их всех, а потом благополучно исчез. Вполне возможно, сейчас он находится в одном из университетов, указанных в списке, и пытается сколотить там коалицию против того самого университета. Но Йену казалось странным, что человек, настолько непреклонный и воинственный, каким показался ему Стивенс в первый день учебы, занимается такой ерундой, как записочки, планы и рецепты изготовления бомб или заказы редких книг в местных специализированных магазинах. Ведь это он, кажется, воспринимал ситуацию слишком серьезно и считал ее практически критической, чтобы тратить свое время на такую никому не нужную ерунду.
Может быть, Бакли прав и Стивенс действительно псих?
Йен взял портфель, выключил свет в аудитории и закрыл за собой дверь.
Обычно в это время в холле стояла полная тишина. Насколько он знал, его лекция была последней на этом этаже здания. Но сегодня из помещения недалеко от лифта раздавались звуки скандирования, кто-то отбивал четкий ритм; все это напоминало какой-то ритуал. Эти звуки, в это время и в этом месте – и особенно в нынешней ситуации, – казались зловещими, и у него по рукам побежали мурашки. Шум, пока он шел по тускло освещенному холлу в сторону лифта, становился все громче. Торопясь по коридору, Эмерсон вдруг понял, что они доносятся из все еще освещенной аудитории, в которой Элизабет Сомерсби должна была вести семинар по Лоуренсу.
Но семинар должен был закончиться в девять.