Так что нечто в этом Университете не давало ему почувствовать себя комфортно.
А в нынешнем семестре все странности, казалось, достигли своего максимума. И все те отрицательные моменты, которые он отмечал раньше, сейчас усилились многократно. Те трения, которые раньше прятались где-то глубоко внутри, теперь выплеснулись наружу. Психи вышли из леса.
Даже Майк, бармен из «Бреннан’з», любимого бара Бакли, это заметил. Последний раз, когда он там был, Майк жаловался на грубость студентов в этом году, на их желание и даже стремление решить самые ерундовые проблемы с помощью физических разборок. Майк сказал, что за последний месяц вышвырнул из бара больше студентов, чем за весь прошедший год, и что если дела будут и дальше так идти, ему придется нанимать вышибалу.
Дерьмо сраное…
Двери лифта открылись, Бакли вышел и направился к выходу. Ночь была прохладной, но влажной, и дышалось тяжело. Смог, окутывающий фонари, имел оранжевый оттенок.
Хотя было не слишком поздно, кампус выглядел пустынным. Какая-то парочка сидела на каменной скамье перед библиотекой, да студент, продававший пончики и кофе, одиноко маячил возле своей тележки.
Бакли пересек двор. Слева от него сверкал огнями Центр прикладных искусств – огни в его лобби горели в полную силу. Сегодня что, какая-то пьеса или концерт? Он не помнил, что где-то читал об этом. Сменив направление, Бакли с любопытством подошел к зданию. На входных дверях он увидел приклеенные объявления. Подойдя к ним, прочитал ближайшее: «Трио для флейты, рояля и вопящего садомазохиста. Малый зал. 20.00». Нахмурившись, профессор открыл дверь и прошел в лобби. Из Малого зала доносились негармоничные, атональные звуки рояля, которые перебивались высокими нотами флейты и громкими криками.
Какого черта здесь происходит?
«Шутка», – хотел он ответить самому себе. Но подступившая тошнота говорила о том, что это вовсе не шутка.
Бакли пересек лобби, прошел мимо закрытых дверей зала имени Джона Дауни и открыл дверь в Малый зал, находившийся совсем рядом. Звуки рояля и флейты стали громче.
Как и крики.
Бакли вошел в зал.
Здесь молодая студентка, одетая в синюю форму капельдинера, попыталась всунуть ему программку, но он проигнорировал ее и, пройдя через вторые двери, оказался в темноте зала. Оказалось, что тот полон и все места заняты. На сцене лысый пожилой мужчина в смокинге бренчал на рояле, а женщина, гораздо моложе его, одетая в вечернее платье без бретелек, дула во флейту, стоя спиной к залу. Слева от них крупный мужчина в костюме садомазо прилежно смотрел в ноты, стоявшие перед ним, и периодически хлестал плеткой-девятихвосткой обнаженного мужчину, привязанного к столбу. Обнаженный истекал кровью, лившейся из многочисленных порезов и рубцов, покрывавших все его тело, и было видно, что он испытывает чудовищную боль. Он орал, когда получал удары, и негромко рыдал и всхлипывал в промежутках между ними.
Бакли моргал с каждым ударом плети, а вот пожилая женщина, сидевшая перед ним, мягко покачивала головой в такт душераздирающим крикам. Мужчина, сидевший через проход, отбивал такт свернутой программкой.
Бакли почувствовал, как волосы у него на затылке встали дыбом. Может быть, это перформанс? Некоторые участники перформансов шли на подобную хрень и позволяли наносить себе раны, ставили себе клизмы или делали татуировку на глазах у широкой публики. Может быть, это то же самое?
Но состав зрителей говорил совсем о другом. В зале сидели бывшие выпускники. Консервативные патроны Университета. Пожилые мужчины и женщины, владельцы сезонных абонементов.
И именно это делало происходящее таким жутким.
Красная дымка, хорошо заметная в свете луча, падавшего на сцену, появлялась над ранами при каждом ударе плети, и Бакли показалось, что он может разглядеть со своего места, как микроскопические капельки крови медленно опускаются на сцену.
В паузе между звуками рояля и флейты садомазохист вновь заорал – плеть попала ему как раз по уже поврежденным гениталиям.
«Он участвует во всем этом добровольно?» – подумал Бакли. Мужчина явно бился в агонии. Его должны были заставить пойти на такое. И именно поэтому привязали к столбу…
Бакли подпрыгнул, когда кто-то коснулся его плеча.
Повернувшись, он увидел перед собой капельдинершу.
– Простите, сэр, но, боюсь, вам надо где-то сесть…
– Я уже ухожу, – сказал Бакли.
– Я так и подумала, – ухмыльнулась капельдинерша.
Он выхватил у нее из рук программку и вылетел из зала, надеясь только, что он не выглядит таким же потрясенным, каким ощущал себя.
За его спиной, в унисон с фальшивым арпеджио, раздался крик истязаемого.
IV
Теперь наступила ее очередь закрывать библиотеку, и Фэйт вызвалась закрыть первый, третий и пятый этажи. Все что угодно, лишь бы не ходить на шестой.
Она навела о нем кое-какие справки, даже спросила Гленну и Сью, действует ли он на них так же, как на нее; но, насколько поняла, ее реакция была уникальна. Никто больше не замечал ничего необычного в верхнем этаже библиотеки.
Наверное, рано или поздно она решила бы, что ее реакция слишком болезненна, что она напридумывала себе черт знает что, что ведет себя как ребенок. Но после того, что ей рассказал Джим, и того, что она сама испытала на дорожке накануне вечером, Фэйт ничуть не сомневалась в правильности своих ощущений.
Дорожка.
Она ничего не рассказала Джиму – и до сих пор не могла понять почему. И из-за этого чувствовала вину, как будто предала, или обманула, или выступила против него. Но это была полная чушь.
Ведь правда же?
Нет. Не чушь. И она это знает. Она знает, что Джим думает об Университете, знает о его страхах, знает, что он хочет знать обо всем, что хоть немного выходит за рамки обычного. Знания – сила, и если за окном происходит что-то странное, он должен иметь об этом самую полную информацию.
Так почему же она ничего не сказала о дорожке и о тенях на ней?
Может быть, она молчит, потому что не хочет его волновать? Или потому, что не хочет, чтобы он стал опять доставать ее требованиями немедленно уйти из Бреи, не дожидаясь конца семестра?
Нет.
Она не знала, почему ничего не сказала ему, но понимала, что причины этого были не настолько достойными, не настолько чистыми, не настолько безупречными.
И именно поэтому она ощущает вину.
Раньше Фэйт никогда не закрывала библиотеку, поэтому, еще раз объяснив ей процедуру, Гленна вместе с ней прошла по первому и третьему этажам, дабы убедиться, что Фэйт сначала предупредит посетителей о том, что библиотека закрывается, а потом проверит проходы, рабочие места, аудитории и туалеты. А после того, как все покинут помещения, – погасит свет на всех этажах, начиная с самого верхнего.