– Я ведь позвонила в «Скорую помощь». – Я рассказала Стасику про стремянку.
Стасик равнодушно пожал плечами. Он так всегда делал, когда не интересовался услышанным. Тогда я рассказала ему, что из дяди Коли вытекло столько крови, что залило весь пол на кухне. Стасику стало интересно, и он продолжал слушать. Я рассказала ему про рогалики и про то, что теперь мама меня опять забирает из сада.
– Тебе повезло. У тебя не будет отчима, – сказал Стасик.
– А если бы я предупредила дядю Колю о стремянке и он бы не упал? Он бы тогда женился на маме и стал бы у нас жить?
– Наверное, – ответил Стасик.
Я тут же ему поверила, потому что он разбирался в отчимах.
– Не хочу отчима, – объявила я.
– Детей не спрашивают.
– А у меня и отца нет. Тогда как считается? Если нет отца, то все равно отчим?
– Не знаю, – ответил Стасик.
Тогда я окончательно решила, что иногда бездействие лучше действия. Это плохо для других, но для себя хорошо. Если у меня не было отца, зачем мне отчим? Тем более дядя Коля?
С того дня у меня остались двадцать копеек, которые я так и не потратила. Я хранила монетки не в память о дяде Коле, а потому что никак не могла решить, что лучше купить – рогалик или бублик. Маме про двадцать копеек я ничего не сказала.
Дядю Колю я забыла быстрее, чем ожидала, поскольку сбылось проклятие Юли Козловой. Зинаида Петровна заболела. Так сказала заведующая. Она пришла к нам в группу и торжественно попросила быть хорошими детьми, не шуметь, играть, рисовать, но тихо. Мы оказались предоставлены сами себе на целый день. Даже Стасик улыбнулся. Никто шуметь и не собирался. Стасик нашел на столе Зинаиды Петровны книжки с детскими рассказами и засел в углу читать. Остальные играли, брали игрушки с верхних полок, которые Зинаида Петровна не разрешала доставать, чтобы мы их не сломали.
Так прошло три счастливых дня. Нам никто не драл головы расческой. Кто хотел гулять – выходил с другой группой, кто не хотел – не выходил. Еду приносила Люська, а я опять могла помогать на кухне тете Свете. Я надела свой любимый фартук и косынку и была счастлива.
Через три дня заведующая снова зашла к нам в группу и сообщила, что наша любимая Зинаида Петровна не вернется, но нам скоро найдут другую воспитательницу. А пока за нами будет присматривать нянечка тетя Катя.
И только в тот момент я поняла, что Юлькино проклятие сработало не только на Зинаиду Петровну, но и на дядю Колю. Я и забыла, что Юля тогда успела сказать свои слова на дядю Колю. Мне вдруг стало страшно. Я побежала к Стасику и рассказала про Юлины заговоры.
– Ерунда, – ответил он.
– А вот и не ерунда. Все сбылось! – настаивала я.
– Совпадение, – ответил Стасик.
– А если нет? А если все правда?
Я не находила себе места. С одной стороны, я обрадовалась, поверив в то, что могу управлять людьми. Если мне кто-то не понравится, я могла сказать заклятие. Чтобы этот человек просто исчез, будто его и не существовало. С другой, получалось, вина за дядю Колю лежит на мне. Я же рассказала про него Юле. Я не знала, что должна чувствовать – вину или радость. Спросить у Юли невозможно – она в садик не ходила. Наверное, ее все-таки положили в больницу. И вот еще одно совпадение – ни на меня, ни на Юлю никто не мог подумать. Ну, что это из-за нас все случилось. Никто ведь так и не узнал, что я была дома, когда с дядей Колей произошло несчастье. Мама думала, что я гуляла и ничего не видела. А Юля уже неделю не ходила в садик, когда пропала Зинаида Петровна. Так что мы оставались вне подозрений. Но эта мысль меня не успокоила, а даже наоборот. Мне было не по себе. Да еще Стасик не верил в заговоры, что меня тоже беспокоило. Светка с Ленкой ходили грустные – наш утренник опять отменили, потому что с нами некому было репетировать.
Тетя Катя большую часть дня дремала, сидя на стульчике. Если вдруг раздавался крик или громкий хлопок, нянечка просыпалась, охала, хваталась за сердце и искала в карманах таблетки. Мы старались не шуметь. Но не потому, что переживали за здоровье тети Кати. Нянечка оказалась злее, чем все воспитательницы, вместе взятые. Но мы это не сразу поняли. С виду тетя Катя казалась обычной, очень похожей на добрую бабушку. Если честно, когда она была просто нянечкой, мы ее даже не замечали.
Но тогда я еще не думала о тете Кате, мои мысли занимала Зинаида Петровна и посланное на нее проклятие. Неожиданно в садик снова стала ходить Юля.
– Тебя не положили в больницу? – удивилась я.
– Нет. Бабушка не дала. Она такой скандал маме устроила! – ответила Юля.
– А твои руки? Опять будешь в варежках?
– Не-а. Видишь, почти все прошло. – Юля показала мне руки, которые уже не были похожи на кровавые перчатки. Даже пальцы выглядели нормально, а не сосисками. – Теперь я могу рисовать.
Юля начала рисовать принцессу. Без шеи и без рук. Только голова и платье.
– Сработало, – призналась ей я.
– Что сработало? – спросила Юля.
– Твое проклятие.
– Естественно. – Юля даже не удивилась.
– И что будет с Зинаидой Петровной? Она умрет?
– Не знаю, вряд ли, – спокойно ответила Юля.
– А какая у нее беда случилась?
– Какая разница? Главное, что ее здесь больше не будет.
– Только придет другая воспитательница.
– Пусть приходит. Они все одинаковые. Только притворяются по-разному. Одни сразу злые, а другие – потом становятся. Ты разве еще не поняла? Детей никто не любит. Ни родители, ни воспитатели.
– Не все не любят. Бабушки любят. И папы. И на пятидневке воспитательницы детей любят.
– На пятидневке воспитателям платят больше, вот они и добренькие. А про папу и бабушку ты ничего не знаешь. У тебя их никогда не было, поэтому ты себе и придумала, что они хорошие. У меня есть и папа, и бабушка, только они меня бросили. Папа ушел от мамы, а бабушка уехала и не хочет разговаривать с мамой. Мама собиралась меня в больницу положить, чтобы я стала нормальной. Но это вранье. Она думала, что папа вернется. Его совесть замучает, и он снова с нами будет жить. Из-за меня. Вроде бы папа так и собирался сделать. А бабушка узнала про мамин план и разругалась с ней. Бабушка моего папу никогда не любила. После того как папа ушел от мамы, бабушка вообще его возненавидела. Они так кричали, что я чуть не оглохла. Зато теперь я могу делать все, что вздумается. Маме все равно. Она сказала, что ей никто не нужен и все надоели. Что она одна хочет жить нормально. Но я не знаю, как это – нормально?
– И что, например, ты хочешь?
– Рисовать. Я люблю рисовать. Очень. А в варежках не могла. Мама обещала меня к лошадям свозить. Я очень лошадей люблю. Очень хочу покататься. Но мама забыла про свое обещание. Как обычно. Ты знаешь, что взрослые всегда забывают исполнять то, что обещают? А у лошадей губы мягкие, и они любят сахар и яблоки.