На кресах всходних - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Попов cтр.№ 81

На первом месте для Витольда было пережить зиму.

Вместе с братьями и самыми ответственными мужиками они составили опись запаса: бульба, мука, крупы, репа, редька, сало и все-все. Если держать такой же котел, как они наладили в первые дни, продукта хватало только на две недели. Кое-как сложили печь для выпечки хлеба.

— Идите и втолкуйте, что кормиться от общей кухни придется один раз в день, по одной миске с куском хлеба. Ладно, сам все скажу.

Собрал на площадке перед своей «хатой», она же штаб. Народу явилось больше сотни человек, даже бабы с детишками и хромые старики.

Витольд Ромуальдович обрисовал пищевую картину, обстановку вокруг и ближайшие планы. Ясное дело — надо официально выбрать старшего. Тут неожиданно выкрикнул первым Гордиевский:

— Ты и будь! Правда, мужики?

Цыдики, Коники, Михальчики — все крикнули, что согласны и ни о какой другой кандидатуре они думать не желают. Понятное дело, для головы этого лагеря вся дальнейшая жизнь — сплошная головная боль.

— Говоришь, одна миска на день? — вылез, конечно, дед Сашка. — А чарка?

Никто его юмора не поддержал. Картина рисовалась темноватая.

Витольд сказал, что, пользуясь своей новой властью, разрешает ползать на пепелище. Ночью. Тихо.

Многие и так уж, без всякого разрешения ползали, теперь же вдруг возник нервный разговор. Не в первый раз. Куда, мол, девать частным образом добытое?

— На общую кухню! — был суровый ответ. — Буду ходить по землянкам и все добытое отбирать на общий склад.

— То ж с риском, а главное — добытое из своего погреба, — суетился Саванец и настаивал на том, что если уж он ночью чего отрыл у себя там из-под пола, то сам и грызть это станет.

Ему возразили Крот и Данильчики: они, мол, при ночном переселении постарались и полностью перетащили сюда, в лес, все запасы, и они теперь в общем котле, а Саванец озаботился задним запасом и теперь будет пановать поверх общей нормы?!

Голова поднял руку:

— Все добытое, пусть и из своих закладок, — в котел. Если нет — вон из лагеря! Больше разговоров на эту тему не будет.

Витольд, казалось бы, вполне определенно и даже детально изложил свой план жизни в лесу для тех, кто бежал в лес вместе с ним. Но желание что-то доспросить, довыведать осталось. Даже Тарас иной раз напирал с вопросами: чего и как? И Гражина со своей чуть истеричной, немедленной манерой — сядь и скажи — что будет? Станислава обвивалась ласковым удавом вокруг отцовой тайны, мысль о том, что он может и даже должен знать что-то сверх того, что сказал, никого не оставляла. Мужики часто приходили просто посидеть покурить, чтобы хоть через молчание вблизи впитать детали и тени его реального, настоящего плана на будущее. Приходилось этому противостоять. Когда начинала бормотать Гражина, достаточно было просто поймать взгляд, и язык ее сам собой прилипал к небу. При разговоре с мужиками лучше всего действовал прием перевода разговора на другую тему. Они кивали тогда, понимая так, что Ромуальдыч какую-то секретную идею ведает пока только про себя, просто не пришло время делиться. Это даже успокаивало. В конце концов, пока ведь живы кое-как, а ведь могли бы изжариться, как Ровда и Жабковские, на страшном немецком бензине. Это ведь Витольд велел готовиться и тикать в лес.

Станислава утомляла больше всего, хотя их перебранки выглядели как шуткование. «А я вот возьму и сбегу со Стрельчиком!» — «А я возьму и ноги тебе повыдергаю».

Янине одной не приходило в голову заговорить с отцом о чем-нибудь «таком». Вообще-то они говорили, и много, но только по делу: какой мешок приволочь на кухню со склада, сколько лапника надо, чтобы покрыть навес, где брать глину для обмазки печи на общей кухне. Со стороны глядя, не скажешь, что тут есть вторые планы и натянуты невидимые, страшные струны почти вражды. Дел насущных было множество — после первых дней страха и больших работ по углублению в землю, наведению крыш как-то разом захворали все старики: простуды, поносы. Помог немного самогонщик — и прямым своим продуктом, и травами. Он не был, конечно, лесным ведьмаком, который знает целебную или враждебную силу каждой травинки, но кое-какого зверобоя насушил под потолком.

Бор, слава богу, стоял на большом песке, правда сильно прохваченном сосновыми корнями, так что рытье жилья оказалось делом нелегким, зато сырости особой в землянках не наблюдалось. Она стояла только в самых низких частях каждого распадка, потому что там били как раз небольшие ледяные ключи. Ночами перемещенные — с огромной осторожностью — стожки сена дали возможность утеплиться всем, так что зиму предполагали пересидеть.

После общественного овина Витольд велел строить баню: без мытья регулярного нельзя, вша заест. Топить, конечно, приходилось с оглядкой: дым мог подниматься выше высоких крон, хотя, скорее всего, никто особенно и не присматривался со стороны. Витольд догадывался — охраняла стойбище не столько толща леса, сколько презрительное отношение со стороны не только немцев, но и гапанской полиции к его вялому, пришибленному племени. Опасности от вас никакой — так сидите себе в своих норах, если хочется.

Презирайте, презирайте, а мы выживем.

Станислава с рыжими девками Михальчиков и сестрой Саванца кошеварили, Янина с тремя другими, Данильчиками и Цыдиками таскала еду прямо в мисках самым старым бабкам и дедулям. Дед Сашка изображал себя старшим над этим видом работ, распоряжался все время, хотя никто его распоряжений не слушал, а он, как ответственный работник, требовал добавки.

Михась получил от отца двустволку и с Зеноном и Анатолем, Тарасовыми сыновьями, либо со старшими сыновьями Гордиевского и Цыдика патрулировал окрестности. Самогонщик указал кое-какие тропы, пройдя по которым можно было довольно надежно определить — не завелся ли кто вблизи лагеря со стороны леса. Другие племянники, Ясь и помельче, подростки Саванцы, должны были торчать на опушке и поглядывать в сторону обгоревших труб. Одно время казалось, что никому нет дела до пепелища, но несколько раз вдруг туда наезжали какие-то немецкие машины — ночью, надсадно гудя и шараша фарами. Объяснение было одно — во Дворце полным ходом шло строительство госпиталя, много нового военного народу, какие-то дела по округе. Потом выяснилось, какие именно: погрузили и свезли все кирпичные трубы. Это было легко сделать: в Порхневичах, как везде в округе, печные кирпичи серьезно раствором не скрепляли, держались печки чуть ли не одним своим весом.

Картина пепелища обрела новый, еще более несчастный вид. Обгорелая труба хоть и вопиет к небу, но являет собой вроде как столп, вокруг которого можно в любой момент начать обустраиваться. Теперь, кроме трех — пяти случайно забытых труб, деревня представляла собой просто засыпанный снегом мусор. Некоторые плакали по своим голым печкам не меньше, чем по избам. Теперь дома были потеряны окончательно. И те, кто мысленно примерял вернуться, внутренне осели — мечту было совсем не к чему привязать.

Как-то раз бродили по заснеженному пепелищу туда-сюда веселые литовцы. У них то ли от дурного молодечества, то ли во исполнение приказа появлялось желание пульнуть в сторону леса. Для чего это могло быть нужно — не слишком ясно, но сидящие в лесу стали ощущать себя содержащимися вроде как под конвоем.