На кресах всходних - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Попов cтр.№ 79

Стал сеяться снег — мелкий, неравномерный, ветром пошевелило высокие кроны, тусклые снежинки разными путями планировали на скользкую желтоватую хвою.

Обменялись мнениями — что такое может знать Стрельчик? Столкнулся со случайным человеком там, у себя, возле дома, когда таскался туда ночью, — больше ничего в голову не приходило. Витольду раскроется, было общее мнение. Стрельчика не то чтобы не любили, — считали его всегдашнюю удачливость немного оскорбляющей общий порядок вещей. Ну, Порхневичи богатые, потому что Порхневичи, Цыдики и Гордиевские — кулаки по жизни, упираются, как волы, и тянут воз, а у Васи все немного само собой получается, чуть ли не со смешком. Вот и сейчас они тут торчат как прошлогодние грибы, а он все знает, где что делается. Правильно будет, если Витольд его расшифрует и мелкую Васькину тайну поставит на общую пользу.

— Ну что, панове заседатели, — подковылял дед Сашка, — какую чуму для нас, бедных, нарешали?

Ему не успели ответить. Где-то в стороне деревни вдруг раздался глухой, как бы проглоченный звук взрыва. Все чуть присели и стали переглядываться округлившимися глазами. У всех была одна мысль: каратели вернулись!

Случилось вот что. Витька Данильчик решил сбегать к ближайшему стожку, чтобы надрать оттуда сена и набить самодельный матрас для своей бабки Даниловны — больно уж она жаловалась: неудобно лежать, кости ломит, в спину холод так и лезет. А эти гады с огнеметами были не дураки, им не понравилось, что жители сбежали, и догадались, что сбежали недалеко и попробуют вернуться, — вот и поставили противопехотную мину. Витьке раздробило ногу, и он почти сразу скончался от потери крови. Схоронили наутро в лесу, побоялись нести на деревенское кладбище и махать лопатами на виду.

Случай этот не заставил Стрельчика передумать, но заставил прекратить разговоры о своих планах.

Дед Сашка удивлялся, как могло такое получиться: он сам видел Сахониху с санками у того самого стожка — и мина не сработала.

Гапан очень радовался, когда господин Маслофф явился к нему с подкреплением на грузовике. Две ночи Иван Иванович провел запершись на все щеколды и с двумя винтовками у изголовья кровати, а потом вообще тайком ушел ночевать к тетке Гунькевича — помоги, братка, и я тебе помогу! Конечно, «пожарная бригада» майора Виммера произвела страшное впечатление на округу, но одно впечатление никого не защитит, если засевшие в лесу захотят мстить. А кому? Только он тут, бедный, и остался. И сбежать не сбежишь — жесткая служба.

Литовская команда состояла из литовцев только наполовину: худой белобрысый русскоговорящий балагур Мажейкис и молчаливый, как ходячая гора, Кайрявичус, с ними латыш Лачиньш, шауляйский фельдшер, длинный, тощий, с маленькой, сплюснутой по вертикали башкой, тоже, как и литовцы, свободно балакавший по-русски, с вечным девичьим румянцем на щеках, напоминавшим Ивану Ивановичу о Касперовиче. И Тейе, эстонец, похожий на покойного Скиндера (только еще субтильнее) и показавшийся немым, поскольку ни одного русского слова не понимал и вел себя так, будто этим гордился. Были они все в желтоватых мадьярских шинелях, в горно-стрелковых массивных ботинках, у Кайрявичуса был «шмассер», и его слушались. А слушали Мажейкиса, непрерывно тараторившего в шуткующем стиле. Собственно, забавны были не сами речи, а акцент.

— Надо доделать дело, — сказал Маслофф, вытирая платком большую лысину.

Они пили чай с начальником полиции, пока литовцы устраивались на месте команды Виммера — они не пошли искать доски, чтобы сколотить топчаны, как им было сказано, а пнули калитку ближайшего дома и выволокли оттуда хозяйские железные кровати, прямо с бельем. А когда кто-то попытался усомниться, что так правильно, — получал прикладом в зубы. В этих мелких карательных акциях Мажейкис, кроме таланта говоруна, к месту проявил талант массовика-затейника. Он жестами натравливал эстонца на упирающихся хозяев. Тот дрался неумело, по-девчачьи, отчего и наказываемым было не слишком больно, и остальным смешно, а маленькому Гансику (так его звали) позволяло думать, что он нужный в команде человек.

Гапан, услыхав слова человека в черной коже, внутренне ёкнул. Ничего хорошего не ждал. Выяснилось, правильно не ждал.

— Кто-то должен ответить за то, что деревня пострадала лишь частично.

— Как же частично, полторы хаты всего осталось.

— Людишки-то разбежались.

Разговор прервали.

— Я к Ивану Ивановичу! — женский голос в сенях.

Вошла Оксана Лавриновна. Увидев черную кожу, лысую огромную голову с каменной челюстью, запнулась. Она-то и Гапана побаивалась, несмотря на его якобы мягкость, а тут этот. Но она быстро взяла себя в руки — слишком по важному делу явилась. Тем более ее никто не гнал.

— Сын помирает, огнем горит.

— Мирон? — нахмурился Иван Иванович.

— Вилами закололи ноги, теперь весь распух и в жару, а из дырок сочится.

— Так что можно сделать? — развел крылами полушубка Иван Иванович. — Я не доктор.

Оксана Лавриновна била глазами то в одного, то в другого:

— Он же на службе, он за великую Германию пострадал. Его Порхневичи ранили. Все знают.

— Ранен партизанами? — задумчиво проговорил господин Маслофф.

— У нас вроде нет партизан, — по инерции прежнего состояния дел попытался вставить Гапан.

— А кто же это теперь сидит в лесу?

Получалось нехорошо: если они не партизаны, зачем наносят увечья немецким полицаям? Просто злой народ с вилами? Вопрос, что делал Мирон в Порхневичах, как-то не возник. Скорее всего, потому, что человеку в черном это было невыгодно. А ранение было выгодно. Гапан судорожно хлебнул теплого чая.

— Где твой сын? — спросил черный плащ.

— Перед домом на санях. Бредит.

Маслофф встал:

— Я отвезу его в госпиталь.

— Еще же только начали… — высказал сомнение Иван Иванович.

— Не во Дворец. Дальше, у аэродрома, есть санчасть, пустая сейчас.

Оксана Лавриновна настолько не могла поверить своему счастью, что даже не поблагодарила.

Человек в черном сделал ей знак: иди, я сейчас. Она вышла, больно зацепившись за косяк плечом.

— А как с нашим делом?

Иван Иванович молчал.

— Где твой мужик с мокрым носом?

— А он в чем виноват?

— Почти сорвана операция майора Виммера, кто-то должен за это ответить.

— Что же твой майор сам в лес не пошел разобраться?

— А там озверелые партизаны. Есть специальные части для того. А у мужиков в лесу не только вилы, думаю. Один у нас при смерти, тебе мало?

— Гунькевич тихо сидел под запором, он даже…

— Хватит. Кроме того, всем нужно показать, что мы тут не шуткуем. На серьезной службе и спрос серьезный.