Лугару - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Лобусова cтр.№ 32

Он лежал на каменном полу. Из его разбитых губ, сломанного носа сочилась вязкая, соленая кровь, на удивление, очень горячая. Но он не ощущал ни ее температуры, ни вкуса. Как не чувствовал и ледяного камня — стертых плит пола, ставших его единственным изголовьем. Оно позволяло просто тихо лежать, отдавшись лавинам горячей боли, плавая в раскаленном вареве собственного отчаяния и не приходящей вовремя смерти. Никто не прикасался к нему в переполненной камере, забитой людьми. Никто не пытался сдвинуть с места, четко зная одно — тех, кого притаскивали с допросов и бросали на пол, оставляя лежать так, нужно было не трогать хотя бы некоторое время. Дать им срастись с болевым шоком, потерять некую чувствительность, чтобы движение с места потом не убило их, не стало последней каплей.

Камера была забита людьми. Рядом с ним, едва не касаясь телом, лежал старик, бывший учитель истории. Его приволокли чуть раньше, и он все еще не пришел в сознание. Кто-то сердобольный подложил под голову старику какую-то мягкую тряпку, бывшую раньше чьим-то пиджаком или бушлатом. Это единственное, что можно было для него сделать. Старик даже не стонал, он полностью сжился с тем временем, которым теперь всегда была для него боль.

Со старика заживо сдирали кожу. Фрагментами на каждом допросе, да так хитро, чтобы он не умер раньше времени от болевого шока или от потери крови. На его руки, ноги и спину нельзя было смотреть. Кто-то предположил, что допрашивавший старика чекист раньше работал кожевенником, скорняком или мясником на рынке, с такой ловкостью он обращался с человеческой кожей. И это была не шутка.

Но не смотря на боль и ужас происходящего, периодически всплеск надежды обжигал каждого, кто находился в камере, как кипяток. Вот сейчас, хорошо, к вечеру двери распахнутся, их всех выпустят наружу, они вернутся домой, туда, где их ждут…

Этот всплеск надежды возвращал глазам ясность лучше любых глазных капель, мыслям — свежесть и бодрость, вырывая из боли хоть на мгновение.

Но так длилось недолго. Завтра все начиналось сначала. По новой волне, в новом кругу ада, который по жестокости настолько превосходил ад Данте, что выдумка великого флорентийца казалась детской игрушкой.

Что такого страшного мог совершить этот старик, с которого сдирали кожу? Что совершили они, те, кому дробили пальцы в железных тисках, выдирали ногти, делали все то, что он увидел и узнал позже, до того момента даже не представляя, что может делать человек.

Он прекрасно помнил свой первый допрос, когда его завели в кабинет, и он увидел троих. Двое — взрослые, солидные мужчины в форме НКВД, сидели за столом, а третий, помоложе, — в углу за отдельным столиком. Там стояла печатная машинка и он явно собирался записывать допрос. Но это не внушало тревоги, ведь запись допроса была распространенной практикой в юриспруденции.

Он был полон призрачных надежд. Теперь, после того, как его продержали четверо суток почти без еды в ледяной камере без окон, такой узкой, что лежать в ней было нельзя, только сидеть, да и то с трудом, он рассчитывал узнать, за что его арестовали.

Какие обвинения ему намерены предъявить, если его сняли прямо с поезда, зная, по какой железной броне он едет в важную командировку.

Он верил в то, что это недоразумение, и всё разрешится быстро и скоро. Вот сейчас всё выяснится, и он сможет вернуться к своим привычным делам… Позже он узнал, что в это верил каждый, кто переступал порог застенков. Свято верил…

Но, конечно, они были другими. А у него была важная командировка! Секретная миссия — куда уж секретней! С такой броней, что его не только не могли тронуть, но даже косо посмотреть в его сторону! А потому он переступил порог кабинета, преисполненный надежд. С белой стены в строгой раме из черного дерева на него смотрел неулыбающийся Дзержинский — строго, с подозрением, словно зная все и заставляя признаться во всем. Он усмехнулся про себя — прокололся, Железный Феликс! Ошибочка вышла. Это перед ним станут признаваться… Вот все выяснится, прямо сейчас.

Был, правда, один неприятный момент. Прежде чем поместить в ужасную камеру, его почти полностью раздели, оставив только нижнее белье и носки. Это сразу вызвало из памяти неприятную ассоциацию — ведь раздевали всегда тех, кто уже почти осужден, кто уже гарантированно не выйдет из тюрьмы. Но может, успокаивал себя сам, просто сейчас у них такие правила, новые. И вещи ему вернут, когда все выяснится.

Без одежды он чувствовал себя ужасно. И не только из-за холода, который острыми иголками тут же мучительно впился в его тело. Без одежды он ощущал себя униженным, потерянным, незащищенным, это причиняло ему не меньше физических страданий, чем холод.

В таком виде он шагнул в комнату, где находились эти двое начальников, важных и солидных. И только опустившись на стул, стоящий посередине, он вдруг понял, что на самом деле эти следователи НКВД никакие не солидные. Они едва ли старше его самого. Просто страшная форма придавала им вес, заставляя всех окружающих видеть их по-другому.

Он спокойно сидел на стуле, не спуская с них глаз. Один притянул к себе довольно пухлую папку и принялся читать. Второй улыбнулся почти дружелюбно.

— Почему у вас такое странное имя? — спросил он. — Редкое… Никогда и не слышал.

— Мои родители путешествовали по Франции, — он с трудом разлепил запекшиеся от холода и страха губы, — когда родился я…

— Значит, вы родились во Франции… — Это было, конечно, утверждение, так как следователи НКВД славились своей дотошностью, и на него у них уже была вся самая полная информация, которая только может быть. — Значит, хорошо знаете французский язык…

— Родители научили, — подтвердил он.

— …чтобы прочитать этот документ, — продолжил НКВДшник, поднимая вверх и разворачивая к нему листок бумаги, на котором он узнал фрагмент знакомого текста.

— Это как раз те документы, ради которых я прибыл в Одессу, — подтвердил он, — они мое спецзадание. Но вы, конечно, знаете об этом.

— Знаем, — кивнул чекист. Его сосед справа все продолжал хранить молчание, деловито листая бумаги из папки. — Это ведь не совсем французский язык? Не чистый вариант?

— Диалект, — подтвердил он, — на этом диалекте говорят в одной из провинций…

— Любопытно… И вам удалось перевести эти бумаги?

— Не все. Я… не успел. Я начал в поезде, но…

— Вы в поезде работали над таким секретным и серьезным документом? Над документом, где стоит гриф «совершенно секретно»? — впервые подал голос сидящий справа НКВДшник и уставился на него с такой злобой, что по спине мгновенно стали стекать вниз ледяные струи пота.

— У меня было отдельное купе, — дрожащим голосом сказал он, — и мне позволили ввиду срочности…

— Зачем вы ехали в Одессу? — перебил чекист.

— Именно из-за документов. Часть из них нужно было перевести. Остальные — расшифровать. Мне сказали, что это очень важно. Срочно.

— А может, ты в Бессарабию ехал? — так же доброжелательно улыбаясь, произнес тот, который стал допрашивать его первым. — Вез им, так сказать, сюрприз?