— Разве она написала ему вторично?
— Да, написала сегодня.
Стул с грохотом свалился на пол веранды, как будто его отшвырнули ногой.
Хорошо, что сэр Персиваль пришел в такую ярость от слов графа. Услыхав, что меня вторично выследили, я так вздрогнула, что парапет издал легкий треск. Значит, граф видел меня, когда я шла в деревню, и проследил меня до гостиницы? Или понял, что я передала письма Фанни, когда я сказала ему, что у меня ничего нет для почтовой сумки? Но как удалось ему узнать, что именно и кому именно я писала, когда я собственноручно передала мои письма прямо в руки Фанни и она сразу положила их к себе за пазуху?
— Благодарите вашу счастливую звезду, — снова услышала я голос графа, — что я нахожусь здесь, в вашем доме, и постоянно распутываю этот злополучный клубок, который вы сами запутываете. Благодарите вашу счастливую звезду, что я сказал «нет», когда вы, как безумец, хотели запереть на ключ мисс Голкомб, как заперли из-за дурацкой вспыльчивости вашу жену. Где у вас глаза? Как можете вы смотреть на мисс Голкомб и не видеть, что она обладает проницательностью и решимостью мужчины! Если бы эта женщина была мне другом, я презирал бы весь мир и ничего не боялся. Если бы эта женщина стала мне врагом, я при всем моем уме и опытности — я, Фоско, хитрый, как сам дьявол, как вы мне сотни раз говорили, — пожалуй, призадумался бы. Как говорится в вашей английской поговорке, мне пришлось бы действовать с оглядкой. И это великолепное существо — за ее здоровье я поднимаю свой бокал с сахарной водой! — это великолепное существо, в силу своей любви и отваги стоящее, как гранитная скала, между нами и этой жалкой, пугливой хорошенькой блондинкой, вашей женой, эту изумительную женщину, которой я восхищаюсь от всей души, хотя и противодействую ей в наших интересах, вы доводите до крайности, как будто она ничуть не умнее и не мужественнее, чем остальные женщины. Персиваль! Персиваль! Вы заслуживаете банкротства, и вы обанкротились.
Последовала пауза. Я записываю слова этого негодяя обо мне, ибо намерена запомнить их — я надеюсь, что, несмотря на все его козни, настанет день, когда я смогу высказать ему все, что я о нем думаю, и брошу ему в лицо один за другим его гнусные комплименты!
Сэр Персиваль первый прервал молчание.
— Да, да, ругайтесь и бушуйте сколько угодно, — хмуро сказал он. — Помимо трудностей с деньгами, есть и другие трудности. Вы сами предприняли бы серьезные меры в отношении этих двух женщин, если бы знали то, что знаю я.
— Все в свое время — о других трудностях мы поговорим потом, — отозвался граф. — Путайтесь в них сами, Персиваль, если вам нравится, но не запутывайте меня. Во-первых, давайте договоримся относительно наших денежных дел. Победил ли я ваше упрямство? Доказал ли, что ваша вспыльчивость не доведет вас до добра и ничем вам не поможет, или мне придется еще немного побушевать, как вы изволили выразиться с вашей милой английской прямолинейностью?
— Тьфу! Ворчать на меня легко, вы лучше скажите, что предпринять, — это будет потруднее.
— Разве? Ба! Надо сделать вот что: с этой ночи вы передаете бразды правления в мои руки. В будущем вы предоставите действовать только мне самому. Ведь я говорю с британским дельцом, ха? Ну, Персиваль, вас это устраивает?
— Если я соглашусь, что именно вы хотите предпринять?
— Сначала ответьте мне. Будет все в моих руках или нет?
— Предположим — будет. Что тогда?
— Начну с нескольких вопросов. Я должен знать обстоятельства дела во всех подробностях, а затем руководствоваться ими. Я должен немного выждать, хотя время не терпит. Я уж известил вас, что сегодня мисс Голкомб вторично написала своему поверенному.
— Как вы об этом узнали? Что она сказала?
— Не стоит толочься на месте, Персиваль, я не стану рассказывать, не то мы никогда не покончим с этим. Хватит с вас того, что я это выяснил с большим волнением и хлопотами для себя. Вот почему я избегал говорить с вами в течение целого дня. Теперь я хочу освежить в памяти ваши дела — мы с вами давно о них не говорили. Вы достали деньги, не добившись подписи вашей жены, под векселя, истекающие в трехмесячный срок. Достали под такие проценты, что при мысли о них мои волосы, бедного иностранца, дыбом встают! Неужели векселя нельзя оплатить, когда их срок истечет, не прибегая к помощи вашей жены?
— Нельзя.
— Что? У вас нет денег в банке?
— Всего несколько сотен, тогда как мне нужны тысячи!
— И у вас нет возможности заложить что-нибудь, для того чтобы раздобыть деньги?
— Нет.
— Что же у вас с женой имеется на сегодняшний день?
— Ничего, кроме дохода с ее капитала в двадцать тысяч фунтов. Этих денег еле хватает на ежедневные траты.
— На что можете вы рассчитывать в будущем со стороны вашей жены?
— Когда умрет ее дядя, она будет получать три тысячи фунтов в год.
— Прекрасный капиталец, Персиваль! Что за человек ее дядя? Старик?
— Нет. Пожилой человек.
— Добродушный, щедрый? Женат? Впрочем, кажется, жена говорила мне, что он холостяк.
— Конечно, холостяк. Если бы он был женат и имел сына, леди Глайд не была бы наследницей его имения. Я вам скажу, что он из себя представляет. Это плаксивый, болтливый, себялюбивый дурак, надоедающий всем и каждому нытьем о своем здоровье.
— Люди такого сорта обычно живут до глубокой старости и женятся именно тогда, когда от них этого меньше всего ожидаешь. Мне не очень-то верится, друг мой, что вам скоро удастся заполучить эти три тысячи в год. Больше вы ничего не должны получить от вашей жены?
— Ничего.
— Так-таки ничего?
— Ничего. Только в случае ее смерти…
— Ага! В случае ее смерти.
Опять последовала пауза. Граф прошел через веранду на садовую дорожку. Я поняла, что он движется, по его голосу.
— Вот наконец и дождь пошел, — услышала я.
Дождь шел на самом деле. Состояние моего плаща показывало, что дождь шел уже некоторое время.
Граф вернулся на веранду — я услышала, как заскрипело под его тяжестью кресло, когда он снова уселся в него.
— Итак, Персиваль, — сказал он, — что вы получите в случае смерти леди Глайд?
— Если у нее не будет детей…
— А возможно, что они будут?
— Нет, это совершенно исключено.
— Итак?
— Ну что ж, тогда я получу ее двадцать тысяч.
— Наличными?
— Наличными.
Они снова замолчали. Как только их голоса замерли, черная тень мадам Фоско снова показалась за шторами. На этот раз, вместо того чтобы пройти, она застыла на месте. Я увидела, как ее пальцы медленно ухватились за штору и приподняли ее. За окном показалось смутное очертание лица графини, она смотрела вдаль поверх меня. Затаив дыхание, я замерла на месте, закутанная с головы до ног в мой черный плащ. Дождь, быстро промочивший меня насквозь, стекал по стеклу и мешал ей видеть. Я услышала, как она сказала вполголоса: «Опять дождь!» — и опустила штору. Я с облегчением вздохнула.