Сидя в темноте на лавке за дверью, Малец слушал, как хозяйка стучит и фыркает под плеск воды. Хлесткие удары сменялись бормотанием и топотом. Или повизгиванием вовсе уж звериным.
Прискучив ждать, Малец вслепую пошарил вокруг, нашел кувшин с теплым травяным чаем и выхлебал весь, пока ведьма куролесила в баньке.
Распахнулась дверь, и в облаке пара и розового света явилась замотанная в лен хозяйка. Сразу сунулась к кувшину и, обнаружив, что пуст, недовольно заворчала. Однако ж нашелся еще один кувшин, а под столом – корзинка, полная всякой снеди.
Но разглядеть еду Малец не успел. Хозяйка цыкнула, и свеча, дотоле горевшая в баньке, погасла. Отрок забеспокоился, привстал, но хозяйка нажала ему на плечо:
– Сиди! Я тя вижу, а тебе меня – без надобности! – и запихнула ему в рот кус теплого мясного пирога. Тут только Малец понял, до чего голоден. А пирог-то вкусный до невозможности. За пирогом последовала другая еда, да под питье хмельное сладкое. Отрок ел, и ел, и ел, пока живот не раздулся.
Накормив его, хозяйка взялась есть сама. Ела шумно, чавкая и хлюпая. Малец слушал, слушал да и задремал от тепла и сытости…
И свалился с лавки, больно ударясь плечом.
– Ты что? – раздалось в темноте, пока отрок спросонья соображал, где он и что. – Чего балуешь?
– Упал вот, – пробормотал Малец, потирая ушибленное место.
Пошарил в темноте, отыскивая простыню, но ткань выдернулась у него из пальцев.
– Обойдешься, – заявила хозяйка. – Теперь не застынешь.
В рот ему ткнулся край посудины. Да не кувшина глиняного – гладкий край, твердый. Малец нечаянно стукнул о него зубами, и чаша зазвенела. А питье оказалось горькое, с неведомым тухловатым запахом. Отрок попробовал отпихнуть чашу, но цепкая рука охватила его плечи, мягкий горячий зверек прижался к шее. Малец оттолкнул его рукой, задел за сосок и сообразил: не зверек это, а ведьмина грудь.
– Пей! – фыркнула ему в ухо хозяйка.
Густая жидкость из посудины с гладким краем потекла по подбородку. Малец глотал, а мягкая молочная грудь ерзала у него на плече, затуляла ухо. Отроку вспомнились ровные и блестящие хозяйкины зубы.
Посудина опустела, и хозяйка отпустила Мальца, отошла. А тот вдруг обнаружил, что тьма вокруг уже и не тьма, а сумрак зеленовато-синий, в котором видятся очертания предметов и фигура ведьмы, испускающая зеленое, как у светляка, свечение. Малец поднял руку, и его рука тоже оказалась зеленой, самосветящейся.
Хозяйка, монотонно бормоча, раскачивалась на одной ноге. Зеленый свет трепетал вкруг нее, наподобие тонкой ткани. Вдруг она подпрыгнула, как укушенная, выхватила невесть откуда бубен, замахала рукой, точно крылом, затряслась. Власы ее вспушились облаком, частый стук пальцев по твердой коже смешался со звяком бубенцов.
– Ой-ба! Ой-да-ба! Гу-у-у! – подвывала хозяйка. – Шемсь, шемсь, хар-хар, у-у-у!
Припадая на хворую ногу, она вертелась и взвизгивала, а зеленый свет мерцал, как крылышки мотылька.
– Кавала, ойба-да, шемсь, шемсь, гу-у-у! И-и-и-и!..
Босые пятки неровно и часто шлепали по полу. Медно рассыпался бубен.
Малец впал в оцепенение. Только глядел, как разгорается в комнате синий навий свет. В нем померкло зеленое свечение тел, зато стала видна сама хозяйка – мертвеннокожая приземистая женщина со вставшими дыбом волосьями, с раззявленным ртом, подпрыгивающая по-птичьи, трясущая телесами. Голос ее выкрикивал неведомые слова, пальцы колотили в маленький черный бубен. Вихрем моталась она по комнате, словно не было лубков на ее ноге, моталась, сотрясалась, ляскала зубами. Малец еле головой успевал вертеть.
А она разыгралась не на шутку. Пихнула Мальца в спину так, что тот слетел с лавки на пол, на карачки. Разбуянившаяся хозяйка перемахнула чрез него, захохотала, вспрыгнула прям на спину Мальца, больно ударив пятами, соскочила, подхватила на ноги, завертела вкруг себя.
А он и вовсе перестал соображать, только кряхтел да охал. Комната вертелась каруселью, хозяйка вопила, бубен тарахтел, свет неведомый горел все ярче…
Хозяйка притиснула Мальца к стене, схватила за подбородок, вздернула его голову вверх, схватила зубами за горло и сжала так, что дыхание остановилось.
Малец затрепыхался, хозяйка разжала зубы, отпустила… и вдруг цапнула, резнула клыками, как собака, прокусив кожу до крови. Малец пискнул, но, прижатый к стене, и ворохнуться не мог. Хозяйка фыркнула, провела языком, широко, от ключицы Мальца до уха, слизнув кровь. И опять подхватила, закружила, заражая своим неистовством. Малец и сам не заметил, как тоже начал покрикивать да попрыгивать в такт рывкам и уханью бубна.
Хозяйка взвизгнула, бросила отрока, прыгнула на лавку, оттуда – на стол, топча остатки снеди, а со стола, растопырив ноги, махнула прямо на плечи Мальца, сжав пятами его бока, а руками – голову. Малец от ее тяжести едва не грянулся на пол, но устоял как-то. А хозяйка заголосила уже обычными словами:
Ах конек ты мой конек!
Ладный коник-быстроног!
Острые копытца!
Ты лети как птица!
И от ее песни Малец тяжелым прискоком пошел вокруг стола, а хозяйка пинала его, елозила у него на шее, подпрыгивала и распевала.
– На волю, на волю, на вольный воздух! – завопила она, и ошалевший отрок кинулся к двери. Они выбежали в сени, причем всадница едва не расшибла голову о притолоку, из сеней – во двор. Во дворе белый огонь померк, осталось лишь зеленое свечение тел. Разгоряченные подошвы Мальца охладила сырая земля. Медведя во дворе не было, только собаки. Лохматые, ростом с годовалое теля псы с лаем запрыгали вокруг них. Хозяйка вопила и лупила Мальца пятками, и он, тоже войдя в раж, носился кругами, вприпрыжку, оскальзываясь на мокрой земле.
Хозяйка вдруг сиганула вниз. Малец от толчка кубарем покатился по земле, а когда опомнился, то увидел, что ведьма, стоя на четвереньках, совокупляется с кобелем, а второй вертится тут же и тоже норовит пристроиться. Земля под Мальцом раскачивалась, а черепа на частоколе, обернувшись, глядели сверху и смеялись.
Хозяйка вскочила, отпихнула кобеля, подбежала к Мальцу, мокрая, грязная, опять взобралась на плечи, пинками подняла и погнала обратно в дом. Да еще вверх по лестнице. Наверху соскочила, и Малец в изнеможении повалился на пол. Последнее, что услышал, – невнятное скрипучее пение и позвякивание бубна.
Пришел в себя он тоже под скрипучее бормотание. Малец лежал на чем-то мягком, а хозяйка сидела на корточках около. Голая, но тело больше не светилось. Зато горела сальная свечка.
Не переставая бормотать, она запихнула Мальцу в рот кусочек соленого кровоточащего мяса и тут же, приподняв ему голову, влила горького травяного настоя. Малец наконец-то разглядел ее лицо. Нет, не старуха, но и не сказать, что молода. Не красивая и не уродливая. Непонятно какая, но не похожая ни на одну из виденных Мальцом женщин.