Однако как Дедко ей служит, не ведал. Радовался только, что мимо него это проходит. Пока. Он ведь тоже – ее, пусть за Кромку и не ходил ни разу.
А тех, кто за Кромку ходит, Дедко тоже не боялся. Это они его боялись. Называли Дедку Волчьим Пастырем и в его угодья не совались.
А Малец уже знал: не только волками и иными зверьми Дедко помыкает. Вся нелюдь да нежить – под ним.
Два года назад Малец, еще совсем глупый, обнахалившись, завел смердьи сказки про навей да полуденниц, коими стращали друг друга братья и сестренки в отцовом доме. Да еще поважничал: «заклятьями тайными» поделился.
Думал, коли брехня, посмеется Дедко, да и всё.
Дедко, однако ж, не посмеялся.
Послушал внимательно, даже еще и сам порасспросил. Обрадованный Малец выложил тут же и про леших, и про русалок, и про духов всяческих, все, что помнил, до кучи накидал.
Дедко дослушал, бровью не поведя, а потом взял Мальца за руку и повел в чащобу. Да прямо к лешему в нору.
Привел, посвистел по-особому – леший и вылез.
У Мальца душа в пятки ушла, как увидел. Огромный, мехом, словно медведь, оброс. Да и с медведя ростом. Зенки круглые, красные, так и горят в темноте. Колдун рядом с ним – крошка. А уж о Мальце и говорить нечего. А вонь от страхолюдины!..
– Га! Ты! – ухнуло чудовище. (Малец так и подпрыгнул: ишь ты, по-людски разговаривает.) – Кушать? – и лапищу к Мальцу.
– Цыть! – цыкнул Дедко. – Я те дам! Мой!
– Га-а-а… – разочарованно проворчало чудище.
Но лапа убралась.
– Присядь, – велел Дедко, – пущай он на тебя поглядит.
И страшила послушно опустился на корточки, а Малец в очередной раз преисполнился гордости за своего хозяина. Одно дело – зверьми повелевать, а другое – нелюдью.
– Потрогай его, – приказал Дедко. – Да не бойся, давай, за шерсть подергай, ну! Во, вишь, теплый, живой!
Шерсть у лешего оказалась не грубая, как у медведя, а помягче. Наподобие лисьей.
Страшила терпел, пыхтел только.
– Кушать! – напомнил он.
Дедко порылся в сумке, достал завернутую в лист медовую лепешку. Страшила сцапал – какой быстрый, однако, – и сожрал. Морда стала довольная. Дедко же в нору заглянул, принюхался…
– Опять собак таскал! – сказал строго.
– Кушать! – отозвался лешак.
– Я тя! – Дедко замахнулся, страшила, оскалясь, отпрыгнул назад. На корточках он был аккурат в один рост с Дедкой.
– Помнишь, из Мшанки мужики вчерась приходили? – повернувшись к Мальцу, спросил ведун. – На энтого жалились. Просили: изведи нечисть.
Страшила еще более втянул башку в плечи.
– Гляди! – строго сказал ему Дедко. – Не балуй! – И ученику: – Пойдем, Малец.
– Ну, – спросил ведун, когда отошли подале, – страшный?
– Угу!
– Дурень! Энтого одни дураки боятся. А нам…
Малец насторожил слух. Но Дедко боле ничего не сказал. Все же по особому его молчанию Малец догадался: есть такие, кого и ведуну нужно бояться. Вот это жалко! Не выйдет, значит, всех сильней стать.
* * *
Бурый вздохнул: да уж. Есть кого ведуну бояться. Ох есть. И каждому срок отмерен.
Но – не ему. Если только он, Бурый, решится. И не идти ему по той дорожке, по которой Дедко ушел. И Дедкин Дедко, о котором Бурый только один раз и слышал. Когда однажды Дедко взял Мальца за левую руку, положил на стол да рядом свою пристроил. Тоже левую, но без двух пальцев. Такие же култышки. Только две, а не одна.
– Мой-то Дедко построжей был, – сказал тогда ведун. – А может, и не строжей. После сам решишь. Через три лета.
– Почему через три? – спросил тогда еще Малец, а не Бурый.
– Срок мой такой. Как уйду к своим, так и уяснишь: добрый я был иль злой.
– Как это уйдешь? – озадачился Малец. – Куда?
– Помру.
– Ты? – Малец удивился и испугался. – Рази ведуны мрут?
– Все мрут, – отозвался Дедко. – Но иные просто мрут, а иные уходят. Знамо куда.
– А куда? – с жадным интересом спросил Малец.
Дедко покачал головой.
– Ты ж ведун! – крикнул Малец. – Ты ж все знаешь!
– Знаю, – согласился Дедко. – Но я ж еще не помер.
– А я… А я… Никогда не помру! Вот! – запальчиво заявил Малец.
Дедко поглядел на него внимательно… и промолчал.
Потому что – ведал.
Глава десятая
В начале месяца травня, когда снег повсюду уже сошел, кроме вовсе лишенных света овражков, когда заструился под нежной березовой корой сладкий сок, Дедко повел Мальца в дальнюю сторону. Пешком повел, седла не признавал.
У Мальца в ту пору нога была целехонька, но поспевал за ведуном еле-еле, хоть и умел по лесу ходить получше иного охотника.
Дедко пер, будто лось по весне. Напрямик, без тропок, по липкой, влажно чавкающей прошлогодней листве, по пружинистой хвое, шел, тьмы и света не разбирая, молча. Только что разок показал ученику мелькнувшую в разрыве крон синюю прибывающую луну:
– Притомишься – у ней силу бери.
Спали мало, в середине дня. И даже во сне перед глазами Мальца маячила белая спина Дедкина полушубка. Днем, ночью…
На третьи сутки Малец окончательно из сил выбился, ноги путались, цеплялись за всё подряд. Малец падал, вставал и снова падал, вымок весь, себя не чуял. На луну уж и глядеть перестал: без толку. В последний раз упал, решил: не встану. Уйдет Дедко, пускай.
Дедко вернулся, отыскал в темноте… да и огрел клюкой поперек спины. Враз силы у Мальца прибавилось.
Теперь ведун шел позади, а Малец трусил первым. Дедко то и дело его направлял. Словом, а чаще клюкой. Приговаривал:
– Меня земля сама носит. И тебя понесет. Сколь надо, столь и пройдешь. Ныне легко, ныне земля проснулась и всей грудью дышит. Чуешь как?
На седьмой день Малец уразумел, что есть «земля дышит». И сам с ней задышал. Тогда стало легко. Малец обрадовался и едва не побежал.
– Молодец, – похвалил Дедко.
И опять пошел первым.
Пришли на одиннадцатый день. Деревья вдруг отшагнули назад, и Малец увидал большую поляну. А на поляне – огороженную тыном избу. Тоже большую. Луна, полно округлившаяся, висела в небе, и в сизом свете ее отрок разглядел: на заостренных кольях тына надеты черепа. Звериные и человечьи.
Малец враз перетрусил, но Дедко уверенно подступил к воротам и забарабанил клюкой.
В ответ раздался свирепый лай и еще более свирепое рычание.