— Запомнила?
Она для проверки повторила номер. И тоже ничего говорить не стала. Все как в боевой обстановке. Такая манера разговора каким-то образом повышает боевой настрой — это я знал из опыта.
— Что сделать? — спросила после долгой паузы.
— Молодой парень, Володя Климкин, не женат, вроде бы выглядит неплохо, и даже сломанный нос его не портит. Служил в ВДВ, в Пскове. Требуется изобразить собой молодую девицу, какую-то давнюю его мимолетную знакомую. Пригласить на свидание к памятнику на площади. Это срочно. Когда уговоришь, позвонишь мне. Я жду на улице, когда он из дома выйдет. Утром садишься в машину, едешь в райцентр, покупаешь себе новую sim-карту, старую выбрасываешь с известного тебе моста в реку. Из трубки ее вытащи сразу после того, как мне позвонишь. А лучше вообще купи новую карту вместе с трубкой, а старую выбрось. Дескать, потеряла ее в областном центре уже давно. Нет. Отставить. Ты потеряла ее четыре или даже шесть месяцев назад в Пскове, когда ездила туда со мной по моим делам. Это на случай, если на тебя выйдут по поводу звонка… Все поняла?
— Понять-то поняла, только соблазнительница из меня никакая… Согласится ли он?
— Скажи, что ты из Пскова, проездом в городе. Город не знаешь. Уже под утро уезжаешь. Уговори, товарищ капитан. Ты сумеешь… Я в твои чары верю, как в свои кулаки, — чуть ли не приказным тоном проговорил я.
— Постараюсь.
— Никаких «постараюсь»… Сделай. Это вопрос моей безопасности.
— Поняла. Сделаю, товарищ подполковник. Только как бы не проколоться с Псковом. Если он город знает, может задать какой-то вопрос. А я ближний лес знаю лучше, чем Псков. Была там только один раз много лет назад.
— Выкручивайся игриво… С кокетством… Не мне тебя учить, как с молодыми парнями разговаривать!
Я отключился от разговора и стал ждать. Мимо меня по встречной полосе проехала патрульная машина полиции. Она притормозила, менты присматривались, наклонившись вперед, но, увидев меня за рулем, проехали мимо. Мало ли — может, ждет человек кого-то…
Мне казалось, что время тянется медленно, а Тамара все не звонит. Наконец долгожданный звонок раздался.
— Все в порядке. Он обещал быть на площади через сорок пять — пятьдесят минут. Разговорчивый парнишка попался, еле отвязалась от его вопросов. Но ты поторопись. Через сорок пять минут он уже планирует быть на площади.
— Да, ему нужно дойти до троллейбусной остановки, дождаться троллейбуса, проехать четыре остановки, потом еще небольшой квартал пройти — по времени это как раз примерно сорок пять минут займет. Спасибо. Не забудь про симку… Это вопрос уже твоей безопасности.
— Я помню… — коротко ответила Тамара и отключилась от разговора…
Подождав несколько минут, предоставив Владимиру Климкину возможность одеться и посмотреть на себя в зеркало, я покинул машину и перешел через газон в сторону тротуара, по которому двинулся к зарослям сирени. Но около кустов развернулся и прошел в обратную сторону до угла, думая о том, как плохо, что по этой улице менты ездят, могут и совсем не вовремя подоспеть. И потому, пока их не было ни видно ни слышно, я, высунув за металлический забор стройки голову и всматриваясь в темноту, мысленно торопил Климкина. По идее, мне следовало бы присесть, чтобы голова моя находилась на уровне коленей, тогда она была бы незаметна с той стороны, куда я выглядывал. Но кто-то мог идти по улице, и моя поза выглядела бы по меньшей мере странной. Можно было бы прикинуться пьяным, ползущим на четвереньках непонятно куда, но эта мысль пришла мне в голову только тогда, когда Климкин уже появился в световом пятне у своего дома. Я прикинул расстояние, которое требовалось мне пройти, и понял, что имею в запасе небольшое количество времени. Этого времени мне хватило, чтобы присмотреться и прислушаться к происходящему в другом конце улицы и на боковой улице, с которой я и вел наблюдение. Единственное, что я услышал, это шипение то ли шин, то ли двигателя троллейбуса вдали. Троллейбус светил фарами, но он вот-вот должен был повернуть за угол. Нас разделял целый квартал, тем не менее я еще подождал, решив сократить время своего пути за счет скорости. Троллейбус начал поворачивать, и, одновременно распахнув куртку, я пьяной походкой вышел за угол.
Владимир Климкин шел быстрее, чем я думал. Тамара у меня умница — сумела завести молодого парня и заставить его торопиться!
Пришлось поторопиться и мне. При этом, сильно сутулясь, как вообще по жизни никогда себе не позволяю, я шагал, широко расставив ноги, как ходят иногда сильно пьяные, которым сложно удержать равновесие. Но, видимо, все-таки просчитался, так как до зарослей сирени, с двух сторон огораживающих тротуар, дошел раньше Владимира. Остановившись, стал шарить по своим карманам, якобы что-то выискивая, и периферийным зрением отметил, что Климкин приближается ко мне достаточно быстро. Только тогда я посмотрел на него и пьяным жестом поднял обе руки, останавливая прохожего. Он остановился. Запаха пьяного человека от меня, естественно, не было. Но тут я вынужден был положиться на его сломанный нос, который должен был бы и обоняние потерять. При переломе носа обычно страдает и обонятельный эпителий, хотя это вовсе и не обязательное условие…
— Чего тебе, дед? — брезгливо спросил Владимир, и я понял, что он не узнал меня, которого видел только один раз, да и то в течение нескольких минут. Парень он, видимо, был непьющий и общаться с пьяными не любил, о чем сразу говорила его интонация.
— Проводи меня, внучок, до дома, а то сам, боюсь, не дойду…
— Некогда. Я на свидание опаздываю! — Он хотел было сорваться и уйти, но я цепко ухватил его за рукав и упрямо остановил.
— Чего еще? — Сильные пальцы вцепились мне в кисть, убирая ее. Но моя кисть оказалась тоже не слабой и не убралась. — Чего тебе надо, дед?
Он посмотрел на мою кисть и в полумраке, видимо, оценил татуировки на моих пальцах. Три лучистых перстня показывали на немалый срок, проведенный за колючей проволокой. Кто знает в этом толк, может оценить.
— Я вот чего, внучок… Трубку, похоже, на работе оставил. Дай старухе позвоню, чтобы вышла встретить. А то сам боюсь не дойти, ноги у меня больные.
— Пить надо меньше, тогда и ноги болеть не будут, — нравоучительно произнес Климкин и снова попытался вырвать рукав из моей руки, но я держал его крепко. — Отпусти, а то в рожу дам!..
— Ты — мне! — хохотнул я совсем пьяно. — Я же говорю, у меня ноги больные. А руки у меня еще рабочие. Я троих таких, как ты, сопляков в бараний рог скручу.
Летящий мне в лицо кулак я увидел мгновенно и без проблем поднырнул под него. Мне стоило сделать только полшажка, чтобы оказаться у Владимира за спиной и совершить удушающий захват за горло. Но я легко просчитал, что он в состоянии сделать то же самое, поскольку парень занимался боевым самбо и хорошо умел бороться. Он бы просто сделал захват за мой рукав, не позволяя плотно обхватывать горло, и резким движением совершил бы бросок через плечо, уронив меня на спину и ударив копчиком об асфальт. Мне такое развитие событий совсем не улыбалось, и я сделал шаг назад, значительно разорвав дистанцию. И тут же выполнил комбинацию, достаточно известную, но по какой-то причине редко применяемую. Прославленный советский боксер Валерий Попенченко проиграл в первой встрече командного Кубка Европы поляку Тадеушу Валасеку и с ним же встретился в полуфинале Олимпиады в Токио. Там Попенченко с демонстративным размахом ударил Валасека длинным правым прямым ударом, понимая, что до головы противника не дотянется. Валасек сделал интуитивное движение, подставив под удар обе свои руки в качестве блока. Попенченко же свою правую руку не убрал, чуть придержав две руки противника, а сам при правом ударе сильно развернул корпус по отношению к ногам в противоположную сторону. И из этой позиции, пружиня всем телом, нанес на скачке мощный свинг
[17] слева. Валасек тогда не смог подняться на ноги до окончания отсчета. Я попытался сделать то же самое, что и Попенченко в Токио. Ударил длинным прямым точно в челюсть Владимиру. Причем ударил зряче. Я вообще, когда еще обучал солдат разведроты рукопашному бою, всегда заострял внимание на том, что каждый удар доложен быть зрячим. Человек, который закрывает глаза, когда бьет, сам не ведает, что творит, и никогда не сможет стать настоящим бойцом. При этом рекомендовал солдатам, если у них не получается контролировать глаза, когда они закрываются сами собой, задирать ближе ко лбу брови. Обычно это помогает.