«Но это же полная чушь», – презрительно усмехнулся Эндер. Ген бессонницы остается лишь у определенного процента потомства. И возможность воспроизводства для него только увеличится, не окажись две его линии в геноме одного индивидуума, потому что такой человек с большой вероятностью умрет, не оставив потомства, в то время как обычные пассивные носители одной копии гена могли жить обычной жизнью, передавая ген дальше с примерно пятидесятипроцентной вероятностью.
Цель разработанного Министерством по делам колоний закона заключалась в том, чтобы помешать распространению генетических заболеваний. Да, это выглядело вполне разумно – на момент старта Международного флота, летящего на бой с жукерами, никто не предполагал, что тогдашним солдатам в будущем предстоит стать колонистами на отвоеванных ими планетах
[28].
Эндер не сомневался, что закон о защите человеческого генома внутри диаспоры исходил лично от бывшего директора Боевой школы Хайрама Граффа, ставшего министром по делам колоний, и был ответом на появление в колониях генетических заболеваний.
«Я не первый, кому приходится иметь с этим дело», – подумал Эндер.
Однако любой губернатор, решивший не настаивать на соблюдении закона, наверняка мог выйти сухим из воды. Он предвосхитил бы возмущение своих колонистов, а Министерство колоний никогда бы ничего не узнало о его проступке, если бы губернатор не упоминал об этом в своих отчетах.
«Но я не из таких, – решил Эндер. – К тому же я согласен с законом. Это вовсе не та омерзительная „евгеника“, которая практиковалась между двумя первыми мировыми войнами
[29]. В тех „программах“, предусматривавших уничтожение евреев, гомосексуалистов, цыган, африканцев, славян и умственно отсталых, понятие „усовершенствования“ человечества как вида не значило ничего, кроме ненависти к презираемым и внушающим страх меньшинствам. Понятие „низших“ определялось исключительно „социальными критериями“.
Генетический закон Министерства по делам колоний не имел ничего общего с дурацкой идеей расовой „чистоты“. В нем речь шла о ликвидации известных заболеваний, вызывавших уродства, умственные дефекты или раннюю смерть. Если обитатели хрупких колоний взяли на себя бремя вынашивания и воспитания детей, почему бы не гарантировать, что те, в кого было вложено столько сил и средств, не будут обречены на преждевременную гибель? Весьма разумно – а в конечном счете и милосердно».
Эндер не сомневался, что утром услышит от Клары и Ройо немало контраргументов. Поскольку он знал, что ума им не занимать, его тревожило, что эти аргументы могут оказаться весьма убедительными. «Не случится ли так, – подумал он, – что я соглашусь с ними и решу в их случае пойти на несоблюдение закона? Или в каждом подобном случае в этой колонии? Да уж, – улыбнулся он, засыпая. – После таких рассуждений мне точно будет крепче спаться на жестком полу пещеры».
– Можешь пойти вместе с ней, – сказал Эндер Ройо.
Ему сразу стало ясно: оба поняли, что это означает. На их лицах не возникло ни малейшего удивления – они лишь помрачнели и напряглись, выпрямившись и опустив руки, словно готовясь к драке.
«Что ж, пусть», – подумал Эндер.
Все трое вошли в самые дальние из бывших яслей, выделенные Эндеру под кабинет. Их окружали дырчатые каменные стены и пол, покрытый слоем того, что вполне могло оказаться железосодержащими останками жукеров пятидесятилетней давности.
– Если бы у них имелся способ отделять частицы железа от почвы, – сказал Эндер, – из остатков получался бы не шлак, а удобрение.
Клара что-то согласно пробормотала; Ройо усмехнулся, давая понять, что относится к подобной идее с долей юмора. Эндер, однако, видел, что оба нервничают, поскольку не сомневался, что мысли их заняты лишь предстоящим разговором о гене бессонницы.
– В общем, – сказал Ройо, когда все трое уселись на складных стульях, – мы сделали анализ перед тем, как отправиться в эту экспедицию.
– Ничего иного я и не ожидал, – ответил Эндер. – Кто-нибудь из вас уже знал, что среди ваших предков есть жертвы бессонницы?
– Да, – кивнул Ройо.
– Мы оба знали, – подтвердила Клара. – Мама рассказывала, что от бессонницы умер мой прадед. Собственно, ее отец был единственным в семье, кто выжил, так что он думал, что чист.
– Когда набирали солдат, пилотов и экипажи в Международный флот, никто не проводил анализ, – заметил Виггин.
– У меня то же самое с прапрабабушкой, – добавил Ройо. – У нее умерла от бессонницы вся семья. Они потомки изначальной семьи итальянцев, где впервые много столетий назад обнаружился этот ген.
– Значит, вы знали, – кивнул Эндер. – И сделали анализ после того, как был принят закон?
Оба промолчали. Клара потупила взгляд, возможно от стыда, но Ройо продолжал смотреть прямо на Эндера.
– Любовь приходит, когда не ждешь, – наконец сказал Ройо.
– Ты так говоришь, будто в этом есть что-то хорошее, – печально усмехнулся Эндер. Никто даже не улыбнулся в ответ. – Значит, у вас было несколько месяцев, чтобы поразмышлять насчет закона и попытаться придумать, как его обойти?
– Если бы у нас в самом деле были такие планы, – ответила Клара, – я была бы уже на последнем месяце беременности.
– Но ребенок был бы незаконным, – сказал Эндер, – поскольку публичной проверки на генетическую пригодность вы не проходили.
– Мы не подавали заявления на брак, – возразил Ройо, – так что никаких законов не нарушали.
Эндер молчал, ожидая, когда кто-то из них прервет наступившую тишину.
– Пока, – наконец сказала Клара.
Пока они не нарушали закона. Но и путь к отступлению для себя не отрезали.
– Давайте обсудим варианты, – предложил Эндер.
– В законе есть исключения, – сказала Клара.
– Нет, – покачал головой Эндер.
– Смягчающие обстоятельства, – сказал Ройо.
– Все, что не может помешать гену бессонницы, неприемлемо с моральной точки зрения, – возразил Эндер. – Насколько я понимаю, к смягчающим обстоятельствам может относиться, если ребенок с геном бессонницы уже зачат или родился. Но в обоих случаях ребенок-носитель гена, а также родитель-носитель, подлежат обязательной стерилизации.
– Если их здоровье позволяет перенести операцию.
– Если стерилизация невозможна – карантин на размножение, – объяснил Эндер. – Что означает немедленный аборт для любого ребенка, зачатого вопреки закону и карантину, поскольку подобное приравнивается к мятежу против законного правительства колонии.