Магическая Прага - читать онлайн книгу. Автор: Анжело Мария Рипеллино cтр.№ 108

Мы начнем со световых эффектов, так как представление состоится 9 октября 1729 г. в честь Яна Непомуцкого. Дело будет происходить на закате. Как на картине Петра Брандла ^[1199], удушливый свет последних лучей солнца, скрывшегося за облаком, холодный отсвет уходящего дня встречаются с теплым светящимся потоком, со священным светом, который словно исходит от сбившегося с пути голубя, уже растерявшего свои перья голубя Святого Духа. Грохочет тройной залп из двадцати с лишним орудий, распугивая чаек, штопором летящих вниз, и слышится монотонный перезвон колоколов. Акробатические номера с факелами, отблески огней отражаются в окнах домов, в которых живет знать, на силуэтах фигур в монастырских двориках, на зигзагообразном силуэте Пражского Града. Старинные фасады усеяны эмблемами, транспарантами и различным убранством с аллегорическими изображениями. А в качестве кулис выступают улочки Малой Страны.

Искры разноцветных зажженных на башнях моста огней, падая вниз, в реку, смешиваются со сверкающей молнией алых декоративных звезд и полыхающим распятием, возвышающимся над куполом церкви Святого Франциска. Словно светлячки, скользят по водам Влтавы лодочки, украшенные хвоей, и огни фонарей дрожат, словно кролики ^[1200]. Толпы верующих на набережных, на маленькой площади Крестоносцев, на острове Кампа, эти подданные “перевернутого царства”, жаждущие оптического обмана, уставились в небеса, в которых парят стаи херувимов, как на плафонах барочных живописцев.

На двух кораблях триста музыкантов, играющих на трубах и литаврах, устроят концерт под сводами моста, на котором стоит статуя Яна Непомуцкого. И тут же с небес обрушится град бенгальских огней, гигантские огненные шары и спирали – аллегории молчаливого покровителя. Под мостом взбаламученная вода, постоянно меняя цвет, будет то зеленой, как оливковая роща Гефсиманского сада, то мутной, как та бурда, в которой мыл руки Понтий Пилат, то желтоватой, как вино с желчью, то черной, как темнота на Голгофе в шестой час, то алой, как кровь Господа нашего, то мертвенно-бледной, как Его тело, пригвожденное к кресту, то пурпурной, как погребальные одежды священников в Страстную неделю, то пепельной, как плач Праги, бездыханной Праги, ждущей, пока кто-нибудь подаст ей губку, пропитанную уксусом.

В полночь погаснут огни. Разойдется толпа. Но на мосту будут слоняться бездельники, опьяневшие от вина, струившегося из фонтанов напротив архиепископского замка. Кто-то, напевая и навеселе, понесет огромные свечи, как те, что изобразил Брандл на картине “Смерть святого Винтиржа” (1718) в костеле Святой Маркеты Бржевновского монастыря. Пройдут три музыканта в черном, во фраке и котелке, с покрасневшими глазами на белых, как мел или белила, физиономиях, с гобоями под мышкой. Пять ангелочков-помощников держат в руках лилию, пальмовую ветвь, факел, корону и крест (атрибуты Яна Непомуцкого), прыгают и танцуют перед аркой, имитируя Давида, возвращаясь в монастырь урсулинок в Градчанах и занимая свое место на фреске Вацлава Вавржинеца Рейнера (1727), с которой сошли, чтобы поучаствовать в празднествах. Проходят и осведомители, и кайафы, и искариоты, книжники, и со шпагой наперевес какой-нибудь высокомерный Епишев ^[1201] или Рейхспротектор ^[1202], или дон Маррадас, какой-нибудь Ковьелло ^[1203], лодырь и сплетник, некий дон Исквакера, который обделывается каждый раз после приказаний иностранцев. И провалиться мне на этом месте, если эти трое, которые ковыляют, крича по-турецки: “Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его”, – не те три христианских узника, которых Турок держал в темнице.

Вдруг раздается такой жуткий грохот, настолько невыносимый треск, что кажется, будто мы находимся у Беневентского орешника ^[1204]. Статуи, словно в каждой по десять духов, в гневе приподнимаются, дрыгаясь как марионетки, свешивающиеся с пальцев кукловодов. Некоторые даже поднимаются со своих пьедесталов. Латинские надписи на постаментах невероятным образом перемешиваются, буквы меняются местами, в духе Иржи Коларжа. В испуге разбегаются последние несчастные прохожие.

Но продолжается это недолго. Вскоре святые становятся на свои привычные места и вновь напоминают могильные памятники. Мрштик писал: “По обеим сторонам моста они вырастали из пустоты, словно черные трупы” ^[1205]. Теперь они напоминают восковые фигуры, без тени оживлявшего их пафоса, изысканно одетые фетиши, злобно усмехающиеся святые пугала. Вычурность, триумфальность, величественность этих церковных облачений сменяются полной противоположностью – смесью бренности, траурности, опьянения небытием – резким запахом смерти. Среди статуй есть некоторые, напоминающие жутких мумий, хранящихся в открытых гробах в больших криптах находящейся неподалеку Святой Марии Победоносной ^[1206], построенной в испанском стиле. С вершин Пражского Града один актер (по всей видимости, Радован Лукавский) в огромный мегафон читает поэму “Что есть Бог? Что есть Человек?” (1658) иезуита Бедржиха Бриделя ^[1207] – поэму, в которой противопоставляются червоточащая ничтожность наших бренных глиняных тел, худоба постников и бесконечная власть и мощь Господа.

И в этот момент – неожиданный сильный порыв океанского, а не речного ветра, из тех, что вздымали волны к звездам, а огромные каравеллы Ост-Индийской компании – ко дну. Во время этой бури, имитирующей так часто описываемые в чешской барочной литературе ураганы ^[1208], все статуи произнесут молитву “repulisti me domine” (“очисти меня, Господи”), святые из песчаника исчезнут, отчего мост совсем опустеет и станет призраком, точно монастырь в Спаццавенто ^[1209].