Диккенс - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Пьер Оль cтр.№ 4

По прибытии Диккенсы находились примерно посередине социальной лестницы, и их первое пристанище, Кемден-Таун, символизирует это срединное положение. В этом квартале жила почтенная публика: ремесленники, торговцы, отставники, даже кое-какие представители свободных профессий. В окрестностях еще бродили коровы и овцы: «На мой детский ум, это был поселок. Место казалось мне зеленым и привлекательным», — признается Диккенс, хотя на вкус настоящих сельских жителей Кемден-Тауна был уже «с душком», испытывая тлетворное влияние городских джунглей, находившихся по соседству. Впрочем, говоря о Бейхем-стрит, где обосновалась его семья, Диккенс уточняет: «В то время это был самый бедный, грязный, сырой и жалкий квартал, на который глаза бы не глядели». Столь категоричное суждение, возможно, частично объясняется неказистостью и теснотой дома: всего четыре комнаты да каморки, где скучились родители, дети (родился еще один мальчик, Альфред, но чуть позже маленькая Гарриет умерла от оспы), няня, приехавшая из сиротского дома в Чатеме, и Джеймс Ламерт, увязавшийся за ними, — но еще и тогдашним настроением юного Чарлза.

В его глазах переезд в Кемден-Таун был, бесспорно, движением вспять. В тот самый момент, когда, поощряемый чутким мистером Гилсом, он начинал осознавать свои способности, его образование внезапно прервалось. «Чего бы я только не отдал, — рассказывал позднее Диккенс, — имей я что отдать, лишь бы меня опять послали в какую-нибудь школу или где-нибудь чему-нибудь поучили» ^[5]. Вместо этого ему приходилось сидеть дома, чистить сапоги отца и присматривать за малышами, или же его посылали за покупками — наверное, то было весьма неприятное занятие, с учетом малого доверия к Джону Диккенсу со стороны местных торговцев. Только Джеймс Ламерт еще пытался пробудить его интеллект, построив вместе с ним миниатюрный театр. Это было время скуки, бездумья — настоящей моральной пытки для юного ума, жаждущего действия и познаний. В таких условиях поступление его сестры Фанни в Королевскую академию музыки, стоившее больших денег, и ее отъезд в пансион внушили Чарлзу смешанные чувства: радуясь за дорогую сестру, он не мог не сравнивать ее везение со своим несчастьем. А тут еще снова начались проблемы с почками: сегодня их назвали бы «психосоматическими»…

«Отца я всегда считал добрейшим и благороднейшим из смертных. Я не вспомню ни одного его поступка по отношению к жене, детям или друзьям в дни болезни или бед, который не заслуживал бы высочайшей похвалы. Он просиживал со мной, когда я болел, дни и ночи напролет, всегда неутомимый, всегда терпеливый, и так не день и не два… Он гордился мною на свой особый манер и с восхищением слушал мои комические куплеты. Однако по беззаботности своего нрава и в силу денежных трудностей он, очевидно, совсем позабыл тогда о моей учебе и даже в мыслях не имел, что я вообще могу что-то требовать от него в этом отношении» ^[6].

Эти взвешенные слова взрослого Диккенса в очередной раз передают сложные чувства, которые он испытывал к отцу. Признавая ответственность Джона Диккенса за то, что он остался без образования, Чарлз не в силах по-настоящему сердиться за это на отца. Зато его обида на мать еще более усилилась с началом жизни в Лондоне. И нелепый эпизод с «Институтом миссис Диккенс» сыграл в этом свою роль.

Через несколько месяцев после переезда в Кем-ден Элизабет Диккенс взбрело в голову стать хозяйкой пансиона; она намеревалась задействовать для этого свои «связи» — настолько же (или почти) воображаемые, как у миссис Микобер, ее двойника из романа о Дэвиде Копперфилде, — а будущих учениц набрать из девочек, которых чиновники, получившие назначение в Индию, оставляли в Англии. Разумеется, дом на Бейхем-стрит и обстановка Кемден-Тауна не подходили для этого дела. Диккенсы в очередной раз переехали и обосновались на Гоуэр-стрит, в Блумсбери, в гораздо более просторном и роскошном жилище. Элизабет велела прибить к фасаду медную табличку: «Учебное заведение миссис Диккенс» — и отправила Чарлза раздавать рекламные объявления в окрестностях. Легко себе представить его реакцию на этот прилив педагогического рвения, от которого его самого тщательно ограждали… «Никто в школу не пришел, я не помню даже, чтобы кто-нибудь собирался прийти или хотя бы мы готовились кого-то принять. Зато помню, что отношения наши с мясником и булочником стали еще хуже; что мы частенько вставали голодными из-за стола и что отца под конец забрали в тюрьму».

В самом деле, после отъезда из Кента финансовое положение Джона Диккенса становилось хуже день ото дня. Некоторые кредиторы из Чатема и Рочестера всё еще ждали возврата долга; другие, в Лондоне, становились назойливыми. Неблагодарное занятие — закладывать ростовщикам столовое серебро и семейные драгоценности — поручали Чарлзу. Именно ему выпало на долю распродавать потихоньку библиотеку Диккенсов; книготорговец, старый оригинал, часто «под мухой», умилялся при виде мальчика, на которого так рано свалилось несчастье. Приобретая у него за бесценок «Дон Кихота», «Тома Джонса», «Родрика Рэндома» и других героев его детства, он заставлял его склонять латинские существительные… Только «Пчела» Голдсмита уцелела в этом кораблекрушении.

При таких обстоятельствах переезд на Гоуэр-стрит, за двойную плату по сравнению с Кемденом, был в самом деле безумием; но механически объясняя разорение семьи последним капризом Элизабет Диккенс, а не катастрофической последовательностью ошибок и просчетов, в которых в равной мере были повинны оба супруга, Чарлз выражает свое отношение к матери.

За несколько дней до ареста отца произошло событие с непредсказуемыми последствиями для будущего писателя: 7 февраля 1824 года, на двенадцатилетие Чарлза, Джеймс Ламерт сделал Диккенсам поразительное предложение. Молодой человек недавно был назначен управляющим небольшой фабрики ваксы — «Уоррене Блэкинг». Она принадлежала не знаменитому фабриканту Уоррену, жившему на Стрэнде, а другому Уоррену, дальнему родственнику первого, который только что продал это заведение Джорджу Ламерту, кузену Джеймса. Тот предложил взять Чарлза на работу за шесть шиллингов в неделю. По иронии судьбы именно своему ментору, лучшему товарищу Чарлз оказался обязан тем, что всю жизнь будет считать сошествием в ад…

«Мои отец и мать охотно приняли это предложение», — сухо замечает Диккенс. И горько прибавляет: «Мне кажется невероятным, что меня с такой легкостью изгнали прочь в столь нежном возрасте… мои отец и мать были очень довольны. Даже если бы мне было двадцать лет, я окончил бы школу первым учеником и уехал в Кембридж, они не радовались бы сильнее».

Строго говоря, в этом предложении не было ничего возмутительного, тем более что Ламерт присовокупил к нему разные уверения: он сделает всё возможное, чтобы Чарлз не якшался с другими детьми и мог читать и учиться в обеденный перерыв. В то время детский труд был весьма распространен, да и жалованье казалось разумным. Но отчаяние Чарлза не поддавалось доводам разума: оно было неистовым, немым, неудержимым, невыразимым. Его последним иллюзиям, неловко поддерживаемым мечтами о величии четы Диккенс, пришел конец: падение было головокружительным, чувство покинутости — беспредельным.