Елизавета Петровна - читать онлайн книгу. Автор: Константин Писаренко cтр.№ 54

Разумовский утвердил мнение Конференции 12 декабря, доверив Миллеру «смотрение» над журналом, чей тираж намечался в две тысячи экземпляров, объем — в шесть печатных листов или 96 страниц («Примечания» довольствовались полулистом, то есть восемью страницами). Первый номер под заголовком «Ежемесячные сочинения» вышел в январе 1755 года. Кстати, заголовком издание обязано Ломоносову, с редкой придирчивостью следившему за его рождением. На «титул» «Санкт-Петербургские академические примечания» он обрушил невиданный огонь критики, которую при дворе услышали и учли. Миллер даже жаловался президенту, что давний недруг ревниво относится к его назначению на пост главного редактора. Возможно и так. Или же Ломоносов догадывался, что журнал — опасный конкурент «Истории», составляемой им самим. Ведь поскольку Миллер собирался публиковать помимо своей «Истории» также статьи по физике и химии, географии и математике, интересные новинки из европейской периодики, стихи, придворную хронику, общество активно приветствовало подобное начинание, и у патриотов из свиты императрицы при всем желании помочь Михаилу Васильевичу не хватило бы духу заикнуться о запрете «Ежемесячных сочинений» или об отстранении Миллера — единственного, кто мог справиться с непростой задачей .

Ломоносову поневоле пришлось ограничиться ролью пристрастного рецензента в ожидании первой серьезной оплошности соперника и поторопиться с завершением первой части собственной «Истории Российской». На ее основательную доработку было потрачено два года — 1756-й и 1757-й. Между тем в «Ежемесячных сочинениях» Миллер шаг за шагом знакомил российскую общественность с собственным взглядом на русскую историю. Принцип линейности не соблюдался, эпохи и темы чередовались произвольно. Так, в мартовском номере 1755 года увидела свет статья «Известие о бывшем городе Ниэншанце», в апрельском — «О первом летописателе российском, преподобном Несторе и его летописи и о продолжателях оныя», в июльском — «О первых российских путешествиях и посольствах в Китай».

Конференц-секретарь явно осторожничал в выборе героев и событий — и не напрасно: Ломоносов бдительности не терял, забил тревогу при первом же подозрении в непатриотичности журнала. В марте 1757 года он, став членом академической канцелярии, вмешался в процесс верстки номера и отбраковал «пиесу» помощника Миллера, переводчика Григория Полетики «О начале, возобновлении и распространении учения и училищ в России», «понеже в оной с X века… по XVII век ни о каких школах в России не упомянуто». Между учеными вспыхнул спор о правомерности называть школами команды подмастерьев и учеников при архитекторах, медиках, печатниках и т. д. Конфликт послужил поводом для попытки дискредитации Миллера в глазах президента Академии наук. Однако президент (читай — императрица) предпочел уладить распрю компромиссом: Миллер остался главным редактором, а статью набирать запретили. В тот раз Ломоносов не смог установить предварительную цензуру над журналом, однако добился своего через два года. Правда, без очередного странного совпадения опять не обошлось.

Летом 1758 года Михаил Васильевич приготовил к изданию первый том «Древней российской истории». 9 сентября Разумовский распорядился напечатать книгу, причем сумасшедшим тиражом — 2400 экземпляров. Типография приступила к исполнению 30 октября. За зиму размножили 48 страниц, и вдруг 8 марта 1759 года печатные станки замерли: профессор без объяснения причин забрал рукопись и ушел. Вернулся с ней лишь 28 февраля 1763 года, обосновав столь долгое отсутствие решением перенести примечания с полей в конец текста. Переносил четыре года. Биографы недоумевают, но… верят, затрудняясь выдвинуть более вразумительные версии. А ларчик просто открывался: Разумовский в сентябре 1758 года превысил полномочия, поспешив санкционировать публикацию книги без согласования с государыней, поскольку помнил о высочайшем благословении Ломоносова в марте 1753-го.

Между тем императрица не планировала допускать к обнародованию историю, на ее взгляд, необъективную, с наличием какого-либо идеологического уклона, в данном случае патриотического. И если под сукно легла «летопись» аккуратного в прославянском вымысле Татищева, то произведение Ломоносова, активного борца за патриотичность истории, она и подавно не позволила бы издавать. Судя по всему, Елизавета Петровна, узнав о самоуправстве Разумовского, отчитала его, и он настоятельно посоветовал Ломоносову под каким-нибудь предлогом взять рукопись из типографии. Академик, разумеется, подчинился. Однако сановных патриотов сия уловка не обманула. Они попробовали переубедить царицу, и та во избежание скандала пожертвовала Миллером: 13 марта 1759 года ему устроили разнос за «неприличные» стихи, помещенные во втором номере текущего года, после чего академическая канцелярия распорядилась отныне «прежде отдачи в станы» черновую или окончательную верстку всех статей «для ведения господ присутствующих вносить в канцелярию».

Февральскую книжку перетряхнули, как говорится, с ног до головы, но, видно, ничего по-настоящему крамольного не отыскали, раз придрались к совершенно невинному сонету гвардии сержанта А. А. Ржевского, воспевшего красоту итальянской придворной танцовщицы Либеры Сакко. Хорошо, что автор зарифмовал зависть «неких дам», чей «язык клевещет тя хулою». Чем не намек на императрицу? По крайней мере, историки литературы абсолютно уверены в том, что дочь Петра по доброй воле отважилась на публичное признание в «неких дамах» себя. А если бы не Ржевский, пролистали бы январский номер, декабрьский… Впрочем, чем свежее выпуск, тем более искренним выглядит августейшее негодование.

Стороны снова загнали друг друга в тупик: Ломоносов лишил Миллера свободы слова, императрица лишила Ломоносова свободы печати, все вместе лишили российский народ русской истории. Мало того, слух о междоусобице из-за нее проник за рубеж. Англичанин Джонас Ханвей, познакомившийся с Татищевым в Астрахани в 1743 году, в «Описании путешествия из Лондона по России и Персии» (1754) оповестил Европу об «утеснениях» «Истории Российской» на родине автора, о намерениях опального губернатора найти помощь за границей. Ситуация складывалась прескверная да к тому же патовая.

Здравый смысл буквально подталкивал обе фракции к прекращению изматывающей борьбы и к взаимным уступкам, чтобы и дальше не оставлять русское общество без серьезных научных работ по национальной истории. Весной 1760 года такой момент, наконец, настал, сразу же после того, как не увенчалась успехом последняя попытка Елизаветы Петровны переиграть патриотическую оппозицию. Императрица попробовала отколоть от нее тех, кто почитал достижения европейского Просвещения, а потому под Новый, 1757 год поручила франкофилу И. И. Шувалову пригласить в Санкт-Петербург мировую знаменитость — Вольтера — «писать гисторию Петра Великого». Просветитель, помимо философских пьес и повестей прославившийся историями о шведском короле Карле XII, о веке французского короля Людовика XIV, уже давно мечтал сочинить биографию первого российского императора, опираясь на российские источники. Трижды он обращался к Елизавете Петровне за позволением приехать в Россию покопаться в государственных архивах, но та не откликалась. Лишь весной 1746 года императрица отреагировала на хлопоты французского посланника д’Альона и профессора Делили, одобрив избрание философа почетным членом Санкт-Петербургской академии наук.