Жнец-2: Испытание - читать онлайн книгу. Автор: Нил Шустерман cтр.№ 42

– Здесь для тебя достаточно уютно? – спросила она. Ответа она не ждала.

Через пять минут, когда Грейсон совсем утратил бдительность, она вдруг оказалась над ним.

– Поделюсь с тобой секретом, – прошептала она ему в ухо. – Ты не случайно оказался в моей камере, Слейд. Это я все устроила.

И вдруг, словно из ниоткуда, в руке Лилии оказался нож. Грейсон попытался сопротивляться, но он лежал на спине, она сверху – он и двинуться не мог!

Лилия прижала острие ножа к его коже, чуть ниже грудины. Если она ударит снизу, лезвие пройдет прямо сквозь сердце.

– Не шевелись, а то порежу, – прошептала она.

Выбора у Грейсона не было. Оставалось уповать на ее милосердие. Будь он обычным фриком, догадался бы, к чему идет дело. Но Грейсон был чересчур доверчивым.

– Чего ты хочешь? – спросил он.

– Это не я хочу, а ты, – ответила Лилия. – Говоришь, что ищешь работу. Нормальную работу, чтобы «кровь в жилах кипела», как ты выразился. Вот мои друзья и предложили мне на тебя посмотреть.

Лилия посмотрела в глаза Грейсона, словно пытаясь в них что-то прочитать, затем еще крепче сжала в руке рукоятку ножа.

– Если ты меня убьешь, – напомнил Грейсон, – меня восстановят, а ИУ шлепнет тебя по рукам.

Но Лилия еще сильнее надавила ножом. Грейсон замер. Он думал – она вонзит нож по рукоятку, но она лишь разрезала кожу.

– А кто говорит, что я хочу тебя убить?

Она отняла нож, протянула палец к маленькой ранке на груди Грейсона, а потом приложила палец к губам.

– Я просто хотела удостовериться, что ты не робот, – сказала она. – «Гипероблако» использует их, чтобы шпионить за нами. Так оно узнает, что происходит там, где нет камер. Роботы сейчас все больше и больше похожи на людей. Только кровь у них все еще отдает машинным маслом.

– А чем отдает моя кровь? – рискнул спросить Грейсон.

Лилия склонилась к нему.

– Жизнью, – прошептала она на ухо Грейсону.

И до конца вечера, пока не закрылся клуб, Грейсон Толливер, он же Слейд Мост, испытывал разные, один головокружительнее другого, варианты того, что предлагает человеку жизнь.

ПРОШЛО БОЛЕЕ НЕДЕЛИ с того дня, когда они встретились со Жнецом Константином, и за это время ни Ситра, ни Мари не подвергли жатве ни одного человека. Поначалу Ситра решила, что отдых от ежедневной жатвы будет замечательным развлечением. Ей никогда особенно не нравилось вонзать нож или нажимать на курок; она была страшно далека от того, чтобы наслаждаться тем, как свет гаснет в глазах человека, которому она дала смертельный яд. Но работа жнеца меняет личность. И за первый год своей самостоятельной работы Ситра, хоть и не сразу, но примирилась с профессией, избравшей ее. Она проводила жатву, чувствуя сострадание к своим жертвам. Она работала хорошо и гордилась этим.

Теперь же они – и Ситра, и Мари – все больше и больше времени уделяли своим журналам, хотя в отсутствие работы поводов для письма стало меньше. Они все еще странствовали, двигаясь от города к городу, нигде не задерживаясь дольше чем на два дня и никогда не задумываясь до самого момента паковки сумок, что будет местом их следующей остановки. Ситра обнаружила, что ее журнал все больше напоминает путевой дневник.

О чем Ситра не писала, так о той плате, которую Жнец Кюри отдавала за жизнь бездеятельную. Не имея перед собой ежедневной цели, которая заставляла бы ее быть собранной и энергичной, Мари теперь ходила и говорила медленнее, во время разговора отвлекалась, задумываясь о чем-то постороннем, и всегда казалась уставшей.

– Похоже, пора мне делать разворот, – сказала она как-то Ситре.

До этого Мари ничего не говорила об омоложении. Ситра не знала, что и думать.

– На сколько вы собираетесь установить свой возраст? – спросила она.

Мари сделала вид, что задумалась – словно уже не решила для себя этот вопрос заранее.

– Наверное, на тридцать пять, – ответила она.

– Волосы оставите такими же? Серебро?

Мари улыбнулась:

– Естественно. Это же моя товарная марка.

Ситра не припоминала никого из близких ей людей, кто делал бы разворот. В школе у нее были однокашники, чьи родители переустанавливали свой возраст тогда, когда им заблагорассудится. Еще была учительница математики, которая после недели отсутствия вернулась на работу совершенно неузнаваемой. Она установила возраст в двадцать один год, и одноклассницы Ситры шептались о том, какой горяченькой штучкой она стала; Ситру же воротило от этих разговоров. И, хотя возраст в тридцать лет не сильно изменил бы облик Жнеца Кюри, Ситра почувствовала бы себя сбитой с толку. Поэтому, понимая, что это лишь проявление эгоизма, она все-таки сказала:

– Вы мне нравитесь такой, какая вы есть.

Мари улыбнулась и покачала головой:

– Может быть, на следующий год. Шестьдесят лет – хороший момент для переустановки. Последний раз, когда я делала разворот, мне было как раз шестьдесят.

Но теперь шла игра, которая могла вдохнуть свежую порцию жизни и в Ситру, и в Мари. Их ждали три назначенные к жатве жертвы, все – в течение Месяца Света и Старинных Праздников, словно три Святочных духа, явившиеся диккенсовскому Скруджу и почти забытые во времена бессмертных. Дух прошлого не значит ничего, если каждый следующий год получает не номер, а имя, а для значительного большинства людей будущее – это лишь бесконечное продолжение настоящего.