– Что ты хочешь сказать?
– Ничего, все в порядке, – сказал Хуан, немного застигнутый врасплох. – Никто не знает, удастся ли благополучно перебраться через Стикс седьмого билета. И потом, простите меня, но идти на концерт перед самым экзаменом…
– Неизвестно, – пробормотала Клара. – Может, даже к лучшему. Бесполезно учить и учить. – Зазвонил телефон, стоявший у самой Клариной тарелки, она дернулась и опрокинула стакан с водой. – Привет. Да. Ах, сеньора де Васто. Очень хорошо, сеньора. – Она знаком попросила Бебе сделать потише радио, из которого неслось звучное, во весь оркестр, аллегро. – Мы все в порядке. Ах, какая беда. Ах, уже лучше? Ну, конечно, в это время года… Нет, а почему?
– Ну вот, – сказал сеньор Фунес. – Еще одна распускает слухи.
«Здорово боится, – подумал Хуан почти с завистью. – Ложа в концерте. Нашел способ физически запереть себя в ящик на три часа. Ложа – замечательное убежище, улитка несчастная. Старик, я в долгу перед тобой».
За обедом и за ужином вы получите полное удовольствие,
если
бщил Спленд
and they swam and they swam all
over the dam
[60]
бботу Уго дель Карр
вет безопасности Организации Объединенных Наций, который собрался в
– Жаль, – сказал сеньор Фунес. – «Аргентинские новости» уже прошли. Теперь ждать до следующего выпуска.
– Желаю всем поправиться, – закончила Клара, которая говорила по телефону с закрытыми глазами, как, впрочем, и следует разговаривать по телефону. Она повесила трубку и оглядела свою ладонь. – Какая влажность. Ко всему прилипаешь.
«“Расинг” открыл ему золотые двери, чтобы он взлетел высоко. “Уракан” дал ему всю ширь неба, чтобы он достиг высот, где парят кондоры. И Усал с совершенным чутьем профессионального игрока целиком отдался игре в новой лиге. И таким мы его видим сегодня, великолепным, прихотливым в своих летучих пробежках, умным и энергичным, готовым в любой момент обуздать любые замыслы буэнос-айресских игроков».
– Выключи радио, Бебе, – сказал сеньор Фунес, – и иди есть салат с майонезом. Ирма, в шесть спуститесь и купите газеты, даже если я еще не вернусь.
– Хорошо, сеньор, – сказала Ирма – Купить все три?
– Все три. Давай тарелку, Клара.
– Немножко, папа. Папа… ложа на четверых?
– Да. Давай тарелку, Хуан. Ты хочешь кого-нибудь пригласить?
– Репортера, – сказал Хуан. – Заметано: пригласим репортера. Смотрите!
Но тень на этот раз оказалась такой бледной и мелькнула по скатерти так быстро, что все увидели лишь палец Хуана, смешно тыкавший в ничто.
– Хорошо, – сказала Клара осторожно. – Пригласим репортера.
– У тебя был другой кандидат?
– Я никого не имела в виду. – Она протянула ему телефонный аппарат. Ирма вошла за блюдом из-под салата и положила письмо возле свободной руки Хуана, который засмеялся, услышав заспанный голос репортера. Клара взглянула на конверт, потом на Бебе и снова на конверт. Почерк крупный, неровный. Резким движением она вскрыла конверт.
– Слушай, старик, оставь свои штучки, – говорил Хуан. – Мы и без того знаем, что газета высасывает твою спинномозговую жидкость, но сколько можно? Когда у тебя будет хотя бы один свободный день?
– Целую ночь вчера шатались, и тебе все мало? – говорил репортер простуженным голосом.
– Пошли с нами. Ложа, не баран начхал.
– Не могу. Что ты пристал ко мне со своей ложей? Не похоже на тебя. Зачем вам это?
– Откуда я знаю? – сказал Хуан. – Экзамен на носу, неплохо развлечься немного. Так ты идешь?
– Нет. В редакции все как с ума посходили. Чуть не отстранили меня от работы из-за того, что вчера я не звонил им каждый час, уверяют, что мне так было приказано.
– А что оказалось?
– Ничего особенного, грибы, – сказал репортер. – Происходит чепуха. Анализов тумана еще нет, но полиция уже дала два сообщения, и какая-то старуха страшный скандал закатила на углу Диагонали и Суипачи с полчаса назад. Словом, дорогой, истерия ширится.
– Другими словами, у тебя свои развлечения, – пробормотал Хуан. – Я понял, ты не идешь.
– Рад, что ты понял, – сказал репортер. – Вчера ночью, чтобы заснуть, я читал твои стихи. Чао.
Хуан, смеясь, положил трубку. Он почувствовал руку Клары в своем кармане, почувствовал шуршание бумаги.
– Не читай сейчас, – сказала Клара, глядя в тарелку. – Нет, папа, я не хочу больше мяса. Положи Бебе, он худой.
Хуан закрыл задвижку, опустил крышку унитаза, закурил сигарету и, устроившись поудобнее, взялся за письмо. Сквозь матовое оконное стекло сочился отсвет густых желтоватых клочьев тумана; с другого этажа по радио доносился голос Тоти Даль Монте, вовсю дававшей петуха. В столовой сеньор Фунес, ожидая сводки новостей, опять шарил по шкале радиоприемника с помощью Бебе. Он хотел было позвонить в редакцию «Ла Пренса», обратиться к последнему источнику прорицаний за консультацией in extremis
[61], но устыдился.
Клара попросила позволения уйти на минуту, взяла телефонный аппарат и пошла в комнату, принадлежавшую раньше матери, где теперь Бебе пришпилил на стены снимки девиц. Она подумала, что Хуан сейчас читает письмо Абеля, она была уверена, что Хуан читает его в ванной комнате, в этом укромном месте, где выкуривается первая сигарета и в первый раз со стоном обнимают бесплотный призрак. Она набрала номер Андреса.
– Тень богов, – сказал голос Андреса. – Привет.
– Очень мило, – поздравила его Клара. – Прекрасно. У тебя большой набор, или ты всегда повторяешь одно и то же?
– Дело в том, что я дверью прищемил палец, – сказал Андрес, немного смущенный. – Чему я обязан столь высокой честью?
– Если, конечно, ты меня услышишь, – сказала Клара. – Такое впечатление, что в комнате на пальме верещит сорока. Прелестная.
– Телефон существует для больших шумов, другими словами, для пустяков.
– Вот именно ради них я тебе и звоню, – сказала Клара. «Почему все по-настоящему важное мне всегда приходится говорить по телефону», – думала она, между тем как на другом конце провода наступило долгое молчание.
– Я не это хотел сказать, – проговорил наконец Андрес.
– Я и не думаю, что ты хотел. Но так оно и есть. Правда, мы с тобой почти никогда не разговариваем.
– Но зато, куда бы ни пошли, встречаемся.
– Да, это так.
– А сейчас хорошо, что ты позвонила, – сказал Андрес, и Клара отметила уловку – как он избежал слова «мне», скромность паче гордости. «Я должна ему сказать об этом, – подумала она и почувствовала странную боль в висках у корней волос. – Вот так жгутся нимбы у святых». Она услыхала, как Андрес, отстранившись от трубки, кашляет.