Затем Уин с Беатрикс спустились на первый этаж, а Кэтрин позволили наконец навестить Лео. Войдя в спальню лорда Рамзи, она увидела Амелию, Кэма и Меррипена, стоящих возле кровати. Лео лежал без рубашки, укрытый горой одеял. Кэтрин не особенно удивилась, услышав, что он ожесточенно спорит с сестрой и обоими зятьями.
— Нам не нужно его разрешение, — раздраженно заявил Меррипен Кэму. — Я волью склянку ему в глотку, если понадобится.
— Черта с два, — прорычал Лео. — Я вас убью, только попробуйте…
— Никто не собирается заставлять вас силой, — нетерпеливо перебил его Кэм. — Но вам придется объяснить нам причину, phral
[6]
, потому что вы ведете себя неразумно.
— Я не собираюсь ничего объяснить. А вы с Меррипеном можете взять это поганое пойло и затолкать его себе…
— Что случилось? — спросила Кэтрин, стоя в дверях. — Какие-то трудности?
Амелия вышла в коридор. На ее хмуром лице читались досада и тревога.
— Да, трудность в том, что мой братец — тупоголовый идиот, — проворчала она достаточно громко, чтобы Лео мог ее слышать. Повернувшись к Кэтрин, она понизила голос: — Кэм и Меррипен говорят, что рана не слишком опасна, но она может загноиться, если ее не очистить. Щепка вонзилась между ключицей и плечевым суставом, мы не знаем, насколько глубоко она вошла. Нужно промыть рану, удалить остатки дерева и обрывки одежды, а иначе может возникнуть воспаление. Иными словами, придется разбередить рану и возиться в кровавом месиве. А Лео отказывается принять настойку опия.
Кэтрин недоуменно нахмурилась:
— Но… лорд Рамзи должен что-то принять, чтобы не чувствовать боли.
— Да, а он не желает. Лео твердит Кэму, чтобы тот начинал чистить рану. Как будто это так просто! Это кропотливая работа, с ней не справишься, когда человек визжит от боли.
— Я же сказал, что не издам ни звука, — рявкнул Лео из спальни. — Я визжу, только когда Маркс читает свои стихи.
Несмотря на охвативший ее страх, Кэтрин едва сдержала улыбку.
Осторожно заглянув за дверной косяк, она увидела изможденное лицо Лео. Выглядел он ужасно, загорелая кожа побледнела и казалась пепельно-серой. Укутанный одеялами, он дрожал, как мокрый пес. Измученный и несчастный, лорд Рамзи пытался хорохориться. Встретив его затравленный взгляд, Кэтрин не удержалась и спросила:
— Можно мне сказать вам пару слов, милорд?
— Сделайте одолжение, — угрюмо буркнул Лео. — Буду рад поспорить с кем-то еще.
Кэтрин вошла в комнату. Кэм с Меррипеном отступили, пропуская ее к кровати.
— Нельзя ли мне на минутку остаться наедине с лордом Рамзи?.. — проговорила она извиняющимся тоном.
Кэм бросил на нее насмешливый взгляд. Он явно сомневался, что ей удастся повлиять на Лео.
— Сделайте все возможное, чтобы убедить нашего шурина выпить лекарство, стоящее на столике возле кровати.
— А если слова не помогут, — добавил Меррипен, — хватите его посильнее по голове вот этой кочергой.
Кэм с Меррипеном вышли в коридор.
Оставшись вдвоем с Лео, Кэтрин приблизилась к кровати. При виде торчавшего из его плеча обломка она невольно вздрогнула. Из рваной раны сочилась кровь. За неимением стула Кэтрин осторожно опустилась на край постели. Пристально глядя на Лео, она негромко заговорила:
— Почему бы вам не принять настойку опия? — В ее голосе звучала забота.
— Черт побери, Маркс… — Лео тяжело перевел дыхание. — Я не могу. Поверьте мне, я знаю, на что иду, но у меня нет выбора. Дело в том… — Внезапно замолчав, он отвел взгляд и стиснул зубы. Его сотряс новый приступ дрожи.
— Почему? — Кэтрин так отчаянно хотелось понять Лео, что она, сама того не заметив, коснулась его кисти. Протеста не последовало, и ободренная девушка робко накрыла перевязанными пальцами холодную руку Лео. — Скажите мне, — попросила она. — Пожалуйста.
Рука Лео медленно повернулась и осторожно сжала ее ладонь. Жаркая волна прокатилась по телу Кэтрин. Это было чувство облегчения, словно, взяв ее за руку, Лео сделал самую естественную вещь на свете. Они посмотрели на свои сомкнутые ладони. От пальцев вверх растекалось тепло.
— После смерти Лауры я вел себя скверно, — хрипло произнес Лео. — Много хуже, чем сейчас, если вы понимаете, о чем я. Но что бы я ни вытворял, ничто не давало мне желанного забвения. Как-то ночью я поехал в Ист-Энд в компании самых развращенных своих приятелей и заявился в курильню опиума. — Он умолк, почувствовав, как невольно сжалась рука Кэтрин. — Даже в переулке тянуло дымом. Он стелился клубами. Воздух казался бурым. Меня отвели в комнату, полную мужчин и женщин. Они дремали вповалку на соломенных тюфяках и подушках, что-то бормоча во сне. В полумраке вспыхивали горящие трубки опиума… словно десятки маленьких красных глаз, мигающих в темноте.
— Это напоминает картину ада, — прошептала Кэтрин.
— Да. Я и жаждал попасть в ад. Кто-то передал мне трубку. После первой затяжки я почувствовал такое облегчение, что едва не заплакал.
— На что это похоже? — спросила Кэтрин, сжимая руку Лео.
— В одно мгновение мир обретает гармонию, и никакое зло, горе или боль не в силах этому помешать. Только представьте себе, что терзавшая вас вина, страхи и гнев уносятся прочь, будто перышки, подхваченные легким ветерком.
Возможно, прежде Кэтрин строго осудила бы Лео за то, что тот проявил слабость, поддавшись пороку, но сейчас она испытывала лишь жалость и сочувствие. Глухое отчаяние заставило его опуститься на самое дно.
— Но это чувство мимолетно, — вздохнула Кэтрин.
Лео с горечью кивнул:
— Да. И когда дурман развеивается, наваливается еще большая тяжесть. Вас уже ничто не радует. Те, кого вы любили, становятся вам безразличны. Вы думаете лишь о новой затяжке, вам не терпится снова вдохнуть проклятый дым.
Кэтрин задержала взгляд на профиле Лео. Неужели этого самого мужчину она изводила язвительными придирками весь прошлый год? Насмехалась над ним, обливала ледяным презрением? Невероятно. Казалось, этого толстокожего самовлюбленного самца ничто не может задеть. А в действительности Лео был так легко уязвим. Он носил в себе свое горе.
— Что заставило вас бросить? — мягко спросила Кэтрин.
— Я достиг той грани, за которой даже мысль о том, чтобы продолжать жить, чертовски утомляет. В руке я сжимал пистолет. Меня остановил Кэм. «Цыгане верят, — поведал он мне, — что если человек слишком сильно предается скорби, дух усопшего может превратиться в призрак». Кэм сказал, я должен отпустить Лауру. Ради ее блага. — Лео посмотрел на Кэтрин пронзительно-голубыми, как весеннее небо, глазами. — Я так и сделал. Я поклялся отказаться от опиума и с того дня не притронулся к дьявольскому зелью. Господи, Кэт, вы не представляете, как это было трудно. Мне пришлось ломать самого себя. Теперь стоит мне хоть раз отведать эту отраву… и подо мной разверзнется бездна. Я не могу решиться на это. Риск слишком велик.