Айзенманн не помнит точно, когда это было, но уверен, что видел, как Ритмеестер выковыривает мякиш из батона, макает тестяные шарики в обезжиренное молоко и жадно ест. Всего год назад он включал в свой список сыр и колбасу для бутербродов, масло и кофе. Теперь он питается исключительно шариками из белого хлеба/обезжиренного молока и курит Мальборо. От обезжиренного молока он худеет, а от белого хлеба его разносит, дальнейший упадок проистекает от Мальборо. В тех редких случаях, когда Айзенманну доводилось услышать, как Ритмеестер смеется — над самим собой, стоит отметить — звучало это, будто кто-то сыплет на жестяную крышу гравий. Смешно ли тебе или нет, невозможно смеяться, когда смех собеседника звучит так. Типу с физической формой Ритмеестера следовало бы держаться подальше от сигарет, но Ритмеестер, что характерно, курит с упорством, достойным лучшего применения. С каждой затяжкой его состояние ухудшается на глазах. Курение — это для него и для его жалкого физического существования всё: от А до Я.
С Айзенманном все как раз наоборот. Айзенманн покуривает, но как-то отстраненно и по всей видимости каким-то полезным для здоровья способом. Его курение — это как бы вообще не тема. Он курит много, но с тем же успехом мог бы и вообще не курить. Айзенманн из тех, кого еще в младенчестве искупали в чане с живой водой. Он может вообще не следить за собой, на его внешности это не сказывается. Его физическая форма была и остается превосходной. Это видно по щетине у него на щеках, по губам, и скулам, и волосам, и походке, не говоря уж о затылке. Айзенманн с его толстой кожей легко загорает, а волосы у него светлые. Чтобы мужик был таким светлым блондином, да сохранил такую копну волос, как у Айзенманна, дожив до тридцатника, — это уже само по себе достижение. Есть ли что-нибудь на свете, имеющее более здоровый вид, чем пара загорелых мужских ног, покрытых светлыми волосами? Ничего нет? А вот у Айзенманна как раз такие ноги. Не сейчас, конечно, в середине зимы, но он далеко не сер и не бледен лицом, кожа у него совсем не сухая и не обветренная, хотя солнца не видела уже несколько месяцев.
Симпель наконец-то выходит из ванной. Он на чем свет клянет кофе из кофеварки. «Ну и отменное же дерьмо все эти явы-мокки», говорит он, «этих гребаных производителей кофе под суд бы следовало отдать за потери рабочего времени… и… и потери питательных… веществ. Я уверен, что 80 % того, что я высрал сейчас в сортире, могло пойти мне на пользу. Они, мать их, не кофе торгуют, суки, а слабительным каким-то». Типтоп подавляет зевок.
Час близится. Типтоп, все это время не снимавший кожаной куртки — безупречной притом — идет и отпирает дверь. Симпель натягивает куртку и надевает обувь, служащие как бы камуфляжем его ненормальности. Завязывая шнурки, он стоит на одной ноге. Очень скоро он теряет равновесие и, вместо того, чтобы опустить ногу, валится боком на стену и грохается о нее плечом. Так, боком пришипившись к бледно-желтому бетону, невозможным образом вывернув спину, с воротником куртки, задравшимся выше ушей, он заканчивает шнуровать туфлю, не переставая при этом ругаться. Типтоп в носках выходит в прихожую и находит свою обувь от RUDOLPH BOSTON. Туфли подозрительно чисты, учитывая слякоть на улице.
— Что, погода шепчет? спрашивает Симпель, хотя он это и так знает.
— Погода шепчет, подтверждает Типтоп.
— Хорошенькое дельце, бубнит Симпель.
— Любой говнюком станет, ничего удивительного, когда год за годом приходится гнить в таком климате. О поганая погода-то, черт ее дери. Ё-моё, бля. Тебе-то, Типтоп, не на что жаловаться, хрен, валяешься себе, греешься под лампами ARRI день изо дня да трахаешь загоревших в солярии баб.
— А я че, я и не жалуюсь…
— Да ну…
— Не, не жалуюсь.
— Не… Ну и кончай зудеть тогда.
— …
— А как съемки КОКА-ГОЛА КАМПАНИ прошли?
— Нормально… нормально прошли… Типтоп старается незаметно отвести глаза.
— Нормально, говоришь, я, черт подери, ни хрена не слышал о том, как прошли съемки. Все как воды в рот набрали. Почему мне никто ничего не рассказал? А?
— Да что там рассказывать-то, врет Типтоп. — К тому же мы с окончания съемок и не встречались.
— Есть такая вещь, называется т-е-л-е-ф-о-н, может, слышал, мог бы потратиться на звонок, оттрахавшись. И не смей отрицать, что ты мне всегда звонишь после окончания съемок, Типтоп, не вздумай мне возражать.
— Да не, просто… у тебя же телефон почти всегда отключен.
— Ну-ка, ты, маааать твою, прекрати эти штучки, Типтоп, я тут сижу глаз не смыкая и держу наготове зарядное устройство на случай, если хоть один-единственный аккумулятор начнет разряжаться, и я, так твою, НИКОГДА его не отключаю, ты, козел, получше себе придумай оправдание… ПИЗДЕЦ ПРОСТО!
Типтоп так и подскакивает.
— Ну ты вообще, Симпель, офигел…
— Ааа, МАТЬ ТВОЮ, я забыл БОШ взять, придержи лифт, я мигом…
Симпель торопится назад по коридору, роется в поисках ключей, два раза сует в замочную скважину не тот ключ (при переезде на новую квартиру ему всякий раз вручают новый ключ, и он давно потерял им счет), брызжет слюной и матерится, согнувшись крючком перед устройством, которое больше похоже на дверь камеры, чем на дверь квартиры, и, наконец, исчезает внутри. Типтоп, придерживая дверцу лифта одной рукой, оглядывает себя сверху донизу. Он смотрит на вмятины в солидной дверце лифта и на панель с кнопками. Кнопки сделаны из пластиковых трубок толщиной в палец, в нажатом положении они светятся желтоватым светом. Вся пластиковая обшивка стен в кабине лифта на высоту 70 см от пола почти сплошь черна от следов фломастера. Кнопка аварийной остановки выжжена, из дырки на ее месте торчат остатки прочерневшей оплавившейся красной пластмассы. Рядом с панелью управления привинчена табличка с гарантией фирмы SCHINDLER и с подписью ее представителя, поставленной 19 лет тому назад. Кто-то пририсовал четыре нуля к цифре, указывающей максимально допустимый вес, так что теперь там указано: 5 миллионов кг. Нули нарисованы старательно и выглядят почти как настоящие. Он слышит, как захлопывается дверь квартиры Симпеля. Типтоп барабанит двумя пальцами по двум кнопкам на панели, не нажимая на них. Он стоит спиной к коридору и придерживает дверь то задом, то пяткой. Дверца лифта раздвигается, и Типтоп оборачивается к Симпелю, но это не Симпель раздвинул дверцу, а довольно непривлекательная старая дама. Она протискивается мимо него и, демонстративно три раза нажав на кнопку первого этажа, встает внутри кабинки подальше от дверцы. Типтоп всматривается в коридор в направлении ячейки Симпеля.
— Нужно дождаться одного чувака, Симпеля, понимаете, он здесь живет… Он только заскочит за телефоном, это секундное дело.
— А мне надо вниз сейчас же, говорит дама.
— Да, конечно, он уже идет, секундочку…
— У меня нет времени его дожидаться, будьте добры, выйдите из лифта, чтобы я могла сейчас же спуститься на первый этаж.
Пенсионерка уже начинает дрожать от стресса.