Когда ад замерзнет - читать онлайн книгу. Автор: Алла Полянская cтр.№ 16

Мама говорила, что так нельзя, это портит карму, но маме было простительно говорить такие вещи, она творческая личность, художница — богема, в общем. А я нет, и бухгалтерия — самая буквальная вещь в мире, и хотя я ее не люблю, и случись мне найти другое дело, которое будет приносить мне доход, я плюну на дебеты вкупе с кредитами и займусь чем-то еще, но бухгалтерия научила меня тому, что есть вещи, которые — ну, вот такие, какие есть, и ничего с этим не поделаешь.

Моя семья была такой, какой была, и пока были живы родители, я старалась ради них держаться рядом. Нет, конечно, я не стала общаться с сестрами или умиляться при виде ребенка Виталика и Лизки, но я держалась в рамках. Чтобы мама не расстраивалась.

А потом все вдруг очень быстро распалось.

Виталик-то свои походы налево и направо умело скрывал. Ну, как — умело… я о них знала, потому что я его видела насквозь, а Лизка долго верила, что все его отлучки и неявки ночевать — это по работе. Правда, что-то денег с этой работы было не видать, но пока не заболел папа, вопрос заработков Виталика не стоял так остро.

А потом вдруг встал.

Потому что средства, скопленные родителями, быстро таяли под напором нашей бесплатной медицины, а лучше папе не становилось. И в какой-то момент Лизка задала Виталику вполне резонный вопрос, который должна была задать уже давно, — где деньги, Зин?

Ну, и оказалось, что деньги все в развитии. В товаре. В обороте.

Короче, нет никаких денег.

Я слышала крысиный Лизкин визг и думала о том, что скоро от Виталика в нашем доме не останется ничего, кроме ребенка. Лизка плакала на кухне, Катька с мамой утешали ее, истошно визжала девчонка, хором лаяли мопсы — а я радовалась, что папа этого не видит и не слышит, его это доконало бы.

Нет, я не злорадствовала.

Вот когда я впервые увидела Виталика с чужой девицей — тогда я позлорадствовала, скрывать не стану. Я же всю дорогу думала, что Виталик бросил меня, потому что Лизка лучше, красивее, интереснее, а на самом деле ни хрена так не было, просто по своей сути Виталик был ходок. Ну, вот бывают такие мужики, им всегда нужен драйв — страсть, интерес, восторг узнавания, а когда эти этапы пройдены, они теряют весь энтузиазм и отправляются на поиски нового драйва. Незрелая личность, короче. И это я могла остаться с младенцем на руках и посторонней девицей в постели моего мужа. По счастью, Виталик увидел драйв на стороне раньше, чем у нас с ним дошло до таких вещей, как ребенок и халат со следами младенческой блевотины.

Но тогда я злорадствовала, и долго еще сцена в кафе грела мне душу. Я готова это признать, почему нет.

А потом мне стало все равно. У меня была своя жизнь, свои дела, и дома я появлялась хорошо если к вечеру, а то и к ночи. Ну, а когда папа заболел, то и вовсе мне стало не до Лизкиных семейных драм.

А вот для Лизки все только начиналось.

Она не умна, никогда умной не была. Они с Катькой по сей день пишут «ни чего» и «ни как», а то и «не как», зато частицу «не» с глаголами всегда слитно, а таблицу умножения осилили только до шести, дальше непреодолимая стена. Так что выучились они на парикмахеров да закончили курсы маникюра, на большее их мозгов не хватило.

Нет, я не считаю всех парикмахерш и маникюрш тупыми, избави меня боже так считать. Есть люди творческие, с призванием, и это работа нужная и почтенная. Эти люди могли бы реализоваться где угодно, просто любят именно это ремесло. А вот мои сестрицы звезд с неба не хватали, так что выбор профессии у них был невелик, но и спрос на их работу тоже был так себе. Папа вздыхал и говорил, что интеллект обычно дети берут от матери, и я со своими отличными отметками опровергала это правило, а мои сестры его подтверждали. Но мама нашла себя в изобразительном искусстве, хотя ее живопись немногого стоила, но она не стала скучной и ноющей домохозяйкой, а сестрам нечем было занять свое либидо и незамысловатые мозги.

Так что — нет, Лизка совершенно не умна. Но она хитрая и расчетливая и напрочь лишена любых этических ориентиров и нравственных предрассудков. И она достаточно быстро выяснила, отчего Виталик не приносит ей денег. Откуда ж деньги на семью, если на стороне барышня, а то и не одна.

Я помню, как они орали друг на друга.

Я надела наушники и заваривала себе чай на кухне, но даже сквозь раскаты Джими Хендрикса я иногда все-таки слышала Лизкин крысиный визг. Она всегда напоминала мне крысу, с этими ее маленькими черными глазками и остренькой хищной мордочкой. И голос у нее был такой, какой обязательно был бы у крысы, если бы та вдруг решила заговорить.

Я помню, как мама тронула меня тогда за руку — она звала меня, но в наушниках мертвый Джими Хендрикс был живее всех живых, и я не слышала, тогда она подошла ко мне и тронула меня за руку, и я подумала, как давно она не была со мной рядом.

Но даже тогда ее тревожила не я, здоровенная дылда, у которой в жизни все зашибись.

Ее тревожила «Лизонька». Лизонька, мать ее, маленькая, слабенькая, хрупкая нимфа, орущая крысиным голоском на весь дом, на фоне заходящегося визгом ребенка. Я так и не поняла, отчего их девка все время голосила, но она реально орала все время, все три года, что я ее наблюдала.

А тогда мама смотрела на меня измученными глазами, и мне захотелось бросить гранату в комнату сестры, чтоб раз и навсегда решить проблему «Лизоньки».

— Лидочка, что ж теперь будет?

Как будто мне было до этого дело.

— Мам, хочешь чаю?

Она отшатнулась, словно я предложила ей вдруг пристрелить ее мопсов.

— Ты… ты черствая эгоистичная дрянь.

Это было сказано так жестко и резко, как пощечина. И я тогда подумала, что свой характер отчасти унаследовала от нее, а это значит, что любые мои аргументы услышаны не будут, потому что она уже все решила.

— Конечно. — Я налила себе чаю и улыбнулась ей своей самой безмятежной улыбкой. — Расскажи мне еще, что она — моя сестра.

Я переступила через мопсов и разбитое вдребезги мамино сердце и унесла чашку к себе в комнату.

Я очень люблю маму, правда. И даже сейчас, все равно. И я, конечно же, простила ей все то, что она со мной проделала ради любви к моим сестрам — маленьким, хрупким и слабым сукам. Мои родители — это единственные люди, которым я безоглядно простила все напрасные обиды. И не потому, что они не понимали, как обижали меня, а просто потому, что они мои мама и папа. И несмотря на все их закидоны, они любили меня, просто иногда и сами об этом забывали.

А тогда мама была в ужасном горе, ей нужно было на ком-то сорваться, и она сорвалась на мне.

Виталик собрал вещи и ушел. Лизка выла в своей спальне, визжала истошно девчонка, мама что-то говорила, потом детский визг переместился в ванную и постепенно затих, и я совсем уж было собралась лечь спать, когда в мою комнату вошла Лизка. Ей тоже нужна была жертва, ее ярость еще требовала выхода, а тут я. Как обычно, и очень удобно. Тем более, что ведь это я привела Виталика в наш дом. Я виновата в том, что ей захотелось его отбить. Просто ради смеха сначала, чтобы посмотреть, как я буду корчиться от боли.