Три цвета белой собаки - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Мусиенко cтр.№ 28

И вот когда удавалось ни с кем не рассориться, никого не подставить в бизнесе и самому увернуться от подставы, не устать, как измученный конь в вечном хомуте, не впасть в мрачную ангедонию, когда ничего не хочется, и елочные игрушки, как в том анекдоте, фальшивые («— Я пришел сдать обратно купленные вчера шарики, они у вас фальшивые! — Но почему? — Не радуют!») — вот тогда я ловил это редкостное и ценнейшее ощущение легкости, сказочности происходящего.

А сейчас был август, и я ощущал то же самое — легкость и сказочную нереальность. Чайник сердито хрюкнул, мигнул лампочкой и отключился. Дед Лука залил воду в заварочный чайничек — темно-зеленый в крупный белый горох. По комнате поплыл аромат трав. Откуда он взял воду? Подумал, что были еще где-то запасы, и не забыть бы сходить к колодцу.

На столе появилась вазочка с немудрящим магазинным печеньем. К аромату травяного чая добавился запах печеных яблок и корицы: Лука достал еще тарелку с двумя печеными яблоками и эмалированную мисочку с пирожками.

— Соседка Клава угостила пирожками с яблоками, Спас же, — жестом пригласил пробовать. — Бери, не стесняйся.

Есть почему-то расхотелось. Клава — это, наверное, та белобрысая и любопытная.

— Я чай подожду, потом уже с чаем съем.

— Как знаешь, — и дед медленно пошел куда-то в глубь хаты. Стукнуло что-то тяжелое.

— Лука! А я спросить хотел, можно?

— Спрашивай, — донеслось из комнаты, и показался дед, неся в руке узкую и высокую бутылочку цвета жженого сахара. Бутылка выглядела необычно, как реквизит к спектаклю о средневековом аптекаре. Да и закупорена была франтоватой притертой пробкой — флакон, а не бутылка.

— Что это? Красивая какая бутылочка.

— Красивая, говоришь? — Старик неожиданно подмигнул мне. — А то, что в бутылочке, еще лучше. Тебе понравится, Марк. Ты что-то вроде спрашивать собрался?

— Вы упомянули, что в молодости видели у Волчьей речки Мусия с волком. Так а что же вы потеряли, если они вам явились? Они же показываются только тем, кто нуждается в поддержке, в наставлении, в путеводителе, так сказать?

— Про путеводитель это ты точно сказал. — Дед поставил бутылку на стол, повернулся к старенькому шкафчику, открыл дверцу и достал стопку. Обычную водочную стопку фиолетового стекла — сужающуюся книзу и с «морщинками» на дне. Наборы таких стопок были раньше практически в каждой советской семье.

— А как же вы их увидели? Вы еще сказали, что они помогли вам веру в себя найти.

Дед протер стопку чистым вафельным полотенцем и поставил на стол.

— А вторую? — спросил я.

— Я пить не буду. Мне не нужно, — загадочно ответил Лука. — Ну что ж, слушай мою историю. Так оно правильней будет. Может, ты послушаешь да и пить не станешь.

Заинтригованный, я уставился на деда во все глаза.

— Мой дар проявился после контузии осенью 1943 года, — начал Лука. — Было так. Жили мы в Полтаве с мамой, ее звали Светланой, и сестрой Ганной, старше меня на два года. Папа Коля пошел на войну в первый месяц, и мы про него не знали ничего. Когда немцы пришли, тяжело стало, еды не хватало, с огорода прокормиться не могли. Летом 43-го стали они людей в Германию увозить. Когда на нашу улицу пришли, мама мне сказала: «Беги, сына, к реке, прячься там в камышах». Я не хотел, плакал, обнимал ее, но она меня оттолкнула, прикрикнув: «Беги, кому сказала, а то пропадешь!» Я рыдал: «А ты, мамочка?» Мама отвечала: «Старая я, отжила свое, не жалко умирать!» А было ей тогда 40 лет. Мама мазала лицо грязью, потому что красавица была. Это ее все равно не спасло.

Я убежал к Ворскле и залез в камыши подальше. Пересидел ночь. Когда утром отважился пойти на нашу улицу, увидел, что остались там одни старики. Соседка приютила меня, сказала, что Ганну схватили на улице и тоже угнали на работу к немцам. Мама у немцев и сгинула, а Ганна оказалась аж в самой Аргентине, при Горбачеве ее сын приезжал, хотел хутор вернуть. Но нет, ничего не смог сделать.

Было видно, что воспоминания разбередили душу Луки. Он вертел в руках вафельное полотенце, то складывал его, то разглаживал. Я взял из вазочки печенье и стал машинально жевать. Дед продолжал:

— Красная армия ворвалась в Полтаву, и я побежал к командиру, стал умолять его взять меня на войну. Рослый я, как и ты, Марк, поэтому сказал, что мне 18, хотя было мне 15. Не знаю, поверил ли мне капитан, но потери были тогда большие, солдат не хватало, и он сразу направил меня к старшине. Тот спросил: «С лошадьми умеешь обращаться?» — «Умею, умею!» — закричал я, хотя не сильно умел. Потом быстро научился. «Будешь на повозке кучер, на хозяйстве у меня». — Старшина понял, что я годами не вышел. Осваиваться долго не пришлось, часть наша быстро двигалась вместе со всем Степным фронтом форсировать Днепр и брать Кременчуг. Я на своей повозке подвозил снаряды на батарею, бившую по немецкой линии, как вдруг раздался оглушающий грохот, и я взлетел с облучка высоко в небо. Дальше тишина и тьма.

Когда открыл в сумерках глаза, то увидел, что на меня в упор смотрит Лучик — мерин, возивший повозку. Вернее, это была только его голова, снаряд разорвал его на куски, но не достал меня и наши боеприпасы. Почему-то стояла тишина, хотя я видел вспышки взрывов, клубы дыма над Днепром и вражескими укреплениями. Вот после этого случая мой дар и проявился.

— Какой? Дар какой? — Я крошил печенье в волнении. Деду, получается, 84. Крепкий, дай Бог ему здоровья.

— Не торопись, все расскажу. Закончил я войну в Чехии, потом вернулся на Полтавщину. К лошадям я прикипел и попросился работать на Дубровинский конный завод под Миргородом, который еще Дмитрий Романов основал. На то время я уже понимал, что ясновидящий.

— Кто?! — Я хоть и готов был подсознательно к чему-то подобному, однако не сдержал удивленного возгласа.

— Я, Марк, после контузии стал видеть, что с людьми случалось и что может случиться. Причем видел, что не обязательно это с ними произойдет, а лишь может произойти — а, может, и нет. То есть судьба может таким путем пойти, а может другим или третьим, четвертым… И я видел эти разные пути. Не всегда, конечно, понимал, что именно вижу — чаще человек сам домысливал, что нужно, потому что знал свои обстоятельства. Поначалу я наивно всем рассказывал, о ком что-то видел. Аж пока меня одна злая женщина не обозвала колдуном. И я перестал рассказывать, а заодно перестал и спать. Мог всю ночь пролежать или просидеть — сон не приходил. И не с кем было поговорить о том, что со мной творится. Родителей нет, знакомые все в своих хлопотах. Я стал как тень, глаза ввалились, все думали, болячка какая. Правда, в то время все были как тень… А после того как я на речке увидел Мусия с волком, меня отпустило. Вот сразу прям будто в глазах рассвело. Я стал спать, силы появились, а то ж совсем квелый был.

— А Мусий что, заговорил с вами? — Я уже ничему не удивлялся.

— Нет, они просто показались мне. Постояли рядом — и так мне спокойно на сердце сделалось. Ну а потом случилась одна история. Я о своем ясновидении уже никому не рассказывал, да и сам старался забыть про эту мороку.