В середине августа 2003 года меня внезапно вызвали в офис шефа Отдела по борьбе с распространением ОМУ и объявили, что мне предстоит сопровождать его на совещание с Джимом Пэвиттом, главой Оперативного директората ЦРУ, чтобы обсудить положение, возникшее в связи с обнародованием моего имени. Я ждала, когда Марк освободится, чтобы с ним вместе подняться на седьмой этаж, и тут меня попросили пройти в соседний кабинет, где работал заместитель начальника нашего отдела, который во времена поездки Джо в Нигер исполнял обязанности начальника. Скотт, добряк и трудяга, спросил меня, как я поживаю, и заявил, что, по его мнению, ситуация крайне несправедливая. «Яснее ясного, ни в каком кумовстве вы не виноваты, — сказал он и, глядя мне прямо в глаза, добавил: — В сущности, если бы мы попросили вас передать Джо приглашение посетить штаб-квартиру и обсудить возможные перспективы, связанные со слухами по поводу желтого кека, а вы бы по какой-то причине отказались, то вы бы манкировали своими служебными обязанностями». Он вполне определенно дал мне понять, что, с его точки зрения, я поступила совершенно правильно.
Я все еще переваривала слова Скотта, когда за мной зашел Марк и повел в кабинет к Пэвитту. Начальник Оперативного директората Пэвитт встретил нас тепло; у них с Марком были налаженные рабочие отношения, да и меня он знал по разным секретным программам, над которыми я работала. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Пэвитт предложил нам устроиться за небольшим круглым столом для совещаний; кабинет у него был просторный, за окнами по-летнему зеленели деревья. Джим, по обыкновению, говорил отрывисто и быстро. Он вкратце подытожил события последнего времени и спросил, дозвонился ли до меня Баззи. Под конец он поинтересовался, знакома ли я или Джо с Карлом Роувом. «Не то чтобы знакома, — ответила я, — но он с семьей ходит в ту же церковь, что и мы, на северо-западе Вашингтона». — «Вот как?» Джим откинулся на стуле, и брови у него поползли вверх. Я поспешила уточнить, что хотя я знаю, кто такой Роув, но сомневаюсь, чтобы и он знал меня в лицо. В любом случае я пообещала Джиму, что в следующий раз, когда буду стоять в очереди к причастию, я передам Роуву блюдо с облатками и шепну: «Меня зовут Доступная Мишень, а вас?» В завершение десятиминутного совещания Джим задал мне стандартный вопрос: «У вас есть какие-нибудь просьбы, пожелания?» ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Я сказала: «Не ожидала, что Управление публично подтвердит мой статус агента под прикрытием». Джим, похоже, был немало изумлен: «А разве мы подтвердили? Я разберусь». И это была последняя в моей карьере встреча с высоким начальством ЦРУ.
Во второй половине августа началась кампания по дискредитации Джо. В ход было пущено все: от обвинений в кумовстве по моему адресу до суровой критики Джо за его якобы неубедительные и бездоказательные заявления. Джо нервничал, все его мысли были заняты одним: он жаждал «хоть что-то предпринять». Но что в таком случае можно «предпринять»? Мне казалось, нам остается только ждать, пока снова не грянет гром, хотя я даже не представляла себе, когда и как он грянет. Напряжение между нами росло, и в одно душное и влажное воскресное утро, когда мы собирались на ланч к бывшему конгрессмену Тому Фоли в его доме на Капитолийском холме, оно достигло критической точки. Джо был знаком с Фоли и его женой Хизер еще с середины 1980-х годов, когда состоял в штате у Фоли в должности товарища конгрессмена. Расстроенная, взвинченная, я наорала на Джо, чтобы он оставил свою затею с «упреждающими ударами» — утечка информации все равно уже произошла, — и заявила, что не пойду на ланч. Вот так. Джо, тоже на повышенных тонах, ответил: «Нет, пойдешь! И более того, мы изложим Тому каждый свою точку зрения и послушаем, что он посоветует». Идея показалась мне разумной, поэтому я без дальнейших возражений оделась и села в машину.
Ланч прошел замечательно — собралась разношерстная компания знакомых Тома и Хизер, которых супруги заводили в самых разных сферах жизни и точках земного шара. Потом мы устроились на белых диванах в гостиной, увешанной и уставленной произведениями искусства. Когда большинство гостей разъехалось, а Том, великолепный рассказчик, закончил очередную историю, я перевела разговор на наши с Джо разногласия и попросила его рассудить нас. Том внимательно выслушал каждого из нас. Я стояла на своем: надо сидеть тихо и ждать, что случится, — по официальной линии или нет, не важно. А предпринимать какие-то действия пока рановато. Джо, в свою очередь, полагал, что нужно каким-то образом подстегнуть события, всколыхнуть болото. Выслушав нас, Том откинулся на спинку дивана, забросив руки за голову и вытянув длинные ноги. «Что ж, Валери права, Джо. Сейчас не время лезть на рожон». Я недолго купалась в лучах своей победной славы и сникла, как только подумала, что нам не дано знать, какое новое испытание ждет нас впереди. Итак, мы решили ничего не предпринимать и никак не высказываться. Но так или иначе, Джо поступил по-своему. В конце августа, получив от конгрессмена Джея Инсли приглашение принять участие в городском собрании в Сиэтле, Джо на какой-то вопрос из публики возьми и брякни: «А как было бы славно, если бы Карла Роува вывели из Белого дома за шкирку, да еще и в наручниках!» Зал весело заулюлюкал, представив себе это дивное зрелище, но меня прямо-таки в трубочку скрутило от услышанного. Джо определенно перегнул палку. Ох уж эти мужья! Ну что ты будешь делать? Ясно ведь, что недоброжелатели следят за каждым нашим шагом и берут на заметку каждое слово, чтобы после использовать против нас.
Тем временем сплоченный кружок моих близких подруг по колледжу бороздил просторы Интернета, наперебой выясняя друг у друга, что же стряслось с их Валери. Как я позже выяснила, большинство настроили «Гугл» на автоматический поиск, и теперь стоило в прессе мелькнуть моей фамилии, как заинтересованные лица тут же получали об этом электронное уведомление. Что касается личного общения, каждая из них на протяжении всей этой истории неизменно поддерживала меня. Ни одна из моих старинных приятельниц не упрекнула меня за то, что я скрывала от них истинное место своей работы ХХХХХХХХХХ, все они выражали солидарность со мной и возмущались происшедшим. Они прекрасно понимали, что я не могла открыть им всей правды о своей работе, и только теперь до них дошло, чем были вызваны мои постоянные разъезды ХХХХХХХХХ. Я испытала колоссальное облегчение. Как мне повезло с подругами! Какое счастье, что они проявили такое понимание и наша дружба не пострадает! После этой истории мне неоднократно задавали один и тот же вопрос: «Неужели даже самые близкие друзья ничего не подозревали?» Но честно сказать, мы с девочками болтали в основном о своих бойфрендах, мужьях, отпускных путешествиях, а позже — о детях, каких-то общих увлечениях и нарядах. На первый взгляд темы пустячные, поверхностные, но они укрепляют дружбу. Никому из нас не хотелось вдаваться в подробности своей профессиональной деятельности.
А что же происходило тем летом в штаб-квартире ЦРУ? Наш обычно шумный ХХХХХ отдел странно притих. Атмосфера оставалась наэлектризованной, но бурная активность нескольких месяцев, предшествовавших вторжению в Ирак, резко пошла на спад. Еще недавно мы с тайной гордостью наблюдали, как наши войска стремительно взяли Багдад и прилегающие к нему районы. Но почти сразу в городе воцарились хаос и мародерство. В середине апреля Национальную библиотеку сожгли дотла, а Национальный музей Ирака был разграблен, и тысячи бесценных экспонатов пропали. Если верить прессе, было украдено по меньшей мере 170 тысяч единиц хранения, составлявших одну из лучших коллекций древностей в мире. Самое постыдное, что грабеж происходил на глазах у американских военных: одни просто стояли в стороне и смотрели, а другие в это время были слишком заняты охраной Министерства нефтедобычи. Ужасно. В ответ на вопрос о творящихся в Ираке бесчинствах министр обороны Рамсфельд сказал: «Свобода подразумевает известный беспорядок, и свободные люди свободны совершать ошибки, преступления и неблаговидные поступки, — а затем философски заметил: — Всякое бывает». Помню, у меня тогда состоялся разговор с коллегой-консерватором. Мне лично мародерство с самого начала казалось дурным предзнаменованием, не сулившим Багдаду стабильности в будущем; если американские войска не могут — или не хотят — остановить грабителей, десятками выносящих из магазинов телевизоры, то как они, спрашивается, сумеют навести порядок в городе? На мой взгляд, именно стабильность и безопасность должны были стать фундаментом превращения Ирака в демократическое общество, особенно тогда, на самой ранней стадии. Коллега-консерватор в ответ на это высказал мнение, что число украденных из музея экспонатов сильно преувеличено, и заявил, что не верит телерепортажам, — все это, мол, нарочно раздутые или сфабрикованные истории, состряпанные либеральными СМИ, которые всегда сгущают краски и рисуют все в черном цвете. Каждый из нас так и остался при своем мнении. Впрочем, почти во всех отделах Управления излюбленным новостным телеканалом всегда был «Фокс ньюс», а по сравнению с ним все прочие каналы покажутся либеральными. Так или иначе, несмотря на работу журналистов, прикрепленных к американским воинским частям, получить внятную информацию о подлинном положении дел было неимоверно трудно.