Популярность его книг в Советском Союзе давала ему своеобразный карт-бланш на разногласия с цензурой в Польше, которая никому другому, кто не был любимцем советских космонавтов, не пропустила бы ни «Футурологический конгресс», ни «Профессора А. Донду». Популярность в ФРГ стала популярностью во всём мире, потому что издатели со всего мира следили за немецким издательским рынком.
Вездесущих немцев («разумеется, только из ФРГ») Лем замечал также в Греции, куда они с Барбарой полетели самолётом на последние две недели сентября в 1963 году. Он описал это путешествие Врублевскому в трёхстраничном опусе
[276], который (как единственный!) похож на письмо из путешествий, которого можно ожидать от выдающегося писателя, где он осматривает достопримечательности – он наконец их замечает! (Ничего подобного не видно в письмах из Парижа, Праги или Вены.)
Мрожеку это же путешествие он описал лаконичнее
[277] – посоветовал ему Грецию как туристическое направление («может, возвращаясь, загляни в Грецию, а?»), но его поразили обычаи – кажется, Лем тогда впервые собственными глазами наблюдает субкультуру хиппи, над которой потом будет столько насмехаться в «Футурологическом конгрессе»:
«Крит – это рай, в котором ошивается сброд не бреющихся ради моды сопляков из всей Европы, крупных парней и высоких блондинок, немок и шведок, которые даже не осознают актуального положения дел».
В Париже его интересовали главным образом культурные обычаи. Он пишет Мрожеку:
«В Париже в предпоследний день сумасшедший Янек [Блоньский] затащил нас в Лидо, как будто там обязательно нужно увидеть нечто такое, и это Лидо поглотило собой все валютные запасы, нам даже не за что было потом купить традиционные фрукты в дорогу; само Лидо – это прекрасно работающая и совершенно неинтересная машина, с перьями полуприкрытой наготы для англо-американских туристов. Кроме цен, ничего сверхъестественного. Я тем временем прочитал привезённого Миллера, «Tropic of Cancer», Ясю [Щепаньскому] дал, чтобы он учился»
[278].
Ясь тем временем переживал – как всегда – очередные сомнения в своём творчестве. На этот раз такие глубокие, что ему расхотелось даже вести дневник (к счастью, несмотря на это, так и не прекратил), потому что так описал возвращение Лема из Парижа (с датой 25 мая 1965 года):
«Начиная с какого-то времени я не хочу делать эти заметки. Мне кажется, что никоим образом у меня не получится выразить ими правду. Всё, что происходит – что вернулись Сташеки [Лемы], что был [Станислав] Ружевич, что мы ездили в воскресенье в Касинку, где цветут деревья и идёт дождь, – всё это кажется мне таким незначительным. Единственная важная вещь – это то, что чувство незначительности проникает также внутрь меня. Как будто я смотрю в свою жизнь как в чью-то – ненужную, одну из миллионов, давно прожитую. Я вижу людей как будто в минуты их духовного иссякания. И факт, что я понятия не имею, что это значит, является единственным глубоким переживанием этих похожих друг на друга дней».
Книгу Миллера, которую Лем дал Щепаньскому, «чтобы он учился», тот прочитал весьма быстро, и, вероятно, ему она помогла, потому что в июне он писал:
«Читаю Генри Миллера и нахожу в нём отвагу, которой мне так не хватает в творчестве. Я знаю, что если не смогу вывернуть сам себя наизнанку (пусть даже там внутри будет только пустота), все мои писательские усилия будут впустую. Хорошее воспитание может привить первый попавшийся умелец салонных плясок»
[279].
Сегодня разные версии того, что наши предки называли просто «хандрой», у нас каталогизированы по ящичкам и полочкам. Щепаньский в шестидесятые был после первого и перед вторым кругосветным путешествием, в дверях его квартиры сталкивались самые знаменитые писатели и сценаристы, вскоре он сыграет важную роль в польских демократических изменениях, но всё равно: всё, что он делает, кажется ему ненужным, маловажным и даже недостойным описаний в дневнике.
Сегодня у нас есть для этого «полочка», которая носит название «кризис среднего возраста». Согласно стереотипам от него страдают люди после сорока и он проявляется в постоянной разочарованности в былых успехах, которые любой другой считал бы поводом для зависти.
Стереотип также говорит, что традиционным мужским лекарством на это является покупка машины. Если так, то Щепаньскому и тут не повезло. Всё указывало на то, что в отличие от его друзей его меньше всего интересовали автомобили. В дневнике появляются упоминания о машинах, но «Сиренка», купленная в 1964 году, служила ему только для перемещения из пункта А в пункт Б – в дневнике больше внимания посвящено тому, что он делал в этих пунктах, чем самой езде.
Мрожека, Сцибора-Рыльского и Блоньского автомобили интересуют куда больше. Из писем видно, что каждый из них охотно участвует в обсуждениях о том, кто «сколько жрёт бензина и за сколько набирает сотню». Они переписывались не только с Лемом, но и между собой (к примеру, Сцибор-Рыльский с Мрожеком, Мрожек с Блоньским). Лем часто появлялся в этих письмах.
Мнение о Леме, как о гении автомобильных дел, контрастирует с тем, что говорили в семье. Существовало даже «проклятие Лема»
[280] – все машины, которые он покупал, уникально часто ломались. Судя по описаниям этих поломок (жертвами чаще всего становились двигатели и подвески), по крайней мере, частично причиной этому могла служить любовь Лема к кавалерийской езде по плохим дорогам. Михал Зых вспоминает, что в детстве часто слышал с заднего сиденья свою тётю, которая обращалась к дяде: «Сташек, медленнее! Сташек, слишком быстро едешь!»
[281]. Однако это ещё не всё.
Машина, как известно, требует регулярной замены разных эксплуатационных частей, её нужно регулярно осматривать. В Польше даже богатый писатель, который купил на заказ самый дорогой «Вартбург» по каталогу, должен был рано или поздно поехать на СТО. И тут начинается ужас, который в Польше известен хотя бы из комедии Бареи «Брюнет вечерней порой». («Не знаю, не разбираюсь, не ориентируюсь, работы много».)
«На одном СТО меня выставили за двери. Во втором развалили аккумулятор – 395 злотых отстегнул какому-то частнику»
[282], – писал Лем Мрожеку в 1962 году. Простые поломки мог сделать его сосед, пан Зависляк, но – как знает каждый водитель – приходит время, когда нужна запчасть, которую нельзя отремонтировать самому. Такую запчасть можно было достать только на СТО или в «Motozbyt», но вот именно: достать. Это не был вопрос денег, это был вопрос связей.