— Когда ты ушёл в прошлый раз, твоё отсутствие растянулось на годы, — задумчиво промолвила она.
— Аййо, Амейатль! — воскликнул я как можно более бодрым тоном, желая приободрить и её. — Не знаю, возможно, на сей раз мне доведётся вернуться не скоро, но я надеюсь, что по возвращении смогу с полным правом назвать наш Ацтлан новым Теночтитланом, столицей возрождённого и обновлённого Сего Мира. И мы, двоюродные брат и сестра, будем править им не с дозволения чужеземцев, а свободно и полновластно.
— Двоюродные... — пробормотала она. — Было время, ок йе нечка, когда мы с тобой, Тенамакстли, были как родные.
— И даже ближе, чем родные брат и сестра, если мне позволено об этом напомнить.
— Нет нужды напоминать о том, чего я никогда не забывала. Ты был очень дорог мне тогда, когда был всего лишь мальчиком. Теперь ты стал мужчиной, и весьма мужественным мужчиной. Каким ты будешь, когда вернёшься снова?
— Не стариком, полагаю. И хочу надеяться, что ещё способным... в общем... достойным твоей привязанности.
— Ты был дорог мне раньше, дорог и сейчас. Когда юноша Тенамакстли уходил из Ацтлана, я на прощание лишь помахала ему рукой. Мужчина Тенамакстли заслуживает иного прощания, гораздо более сердечного и памятного.
Она протянула ко мне руки.
— Приди... мой возлюбленный.
* * *
Как и в юности, Амейатль полностью оправдала своё имя — Фонтан Сока. Мы любили друг друга всю ночь напролёт и заснули лишь под утро, когда наши соки полностью иссякли. Меня, чего доброго, угораздило бы проспать мною же назначенный сбор армии, но бесцеремонная Г’нда Ке, и не думая считаться с приличиями, ввалилась без спросу в спальню и разбудила меня, грубо встряхнув.
Скривившись при виде наших с Амейатль переплетённых тел, она во весь голос рявкнула:
— Ну и дела! Нет, вы только посмотрите на целеустремлённого, бдительного и воинственного вождя своего народа, погрязшего в лени и распутстве! Ты случайно не забыл, что идёт война? Эй, Тенамакстли! В состоянии ли ты возглавить войско? Или хотя бы встать? Время пришло.
— Убирайся прочь, — буркнул я. — Иди ехидничай в другом месте. Я пропарюсь, выкупаюсь, оденусь и выйду к войскам, когда буду готов. Ступай отсюда.
Однако прежде чем уйти, женщина йаки не удержалась от грубого выпада в отношении Амейатль:
— Моя сладострастная госпожа, если твоя похоть лишила Тенамакстли всей его мужской силы, мы можем проиграть эту войну по твоей вине.
Амейатль — обладавшая, не в пример Г’нде Ке, тактом и остроумием — лишь улыбнулась сонной, счастливой, довольной улыбкой и сказала:
— Я, исходя из собственного опыта, готова поручиться, что мужская сила Тенамакстли выдержит любое испытание.
Йаки заскрежетала зубами и сердито выбежала из комнаты. Я умылся, надел стёганый панцирь и головной убор из перьев птицы кецаль, являвшийся отличительным знаком военачальника, а потом наклонился и подарил всё ещё остававшейся в постели и всё ещё улыбавшейся Амейатль прощальный поцелуй.
— На сей раз я не буду махать тебе на прощание, — нежно промолвила она. — Знаю, ты вернёшься, и вернёшься с победой. Только, пожалуйста, ради меня, возвращайся скорее.
* * *
Собравшейся армии я объявил:
— Товарищи по оружию, существует опасение, что презренные воины Йайака предали нас снова. Они либо не справились с задачей, либо не выполнили приказ и не пожелали пожертвовать собой при нападении на испанскую крепость. Поэтому мы предпримем её штурм сами, всеми своими силами. Однако на сей раз Компостелья, скорее всего, будет ожидать нападения, а потому вам, благородные воители и куачики, придётся в точности, до мелочей, исполнять все мои указания. Первые три дня мы будем маршировать на юг обычной походной колонной, чтобы продвигаться с наибольшей возможной скоростью. На четвёртый день вы получите другие приказы. А теперь... в путь!
Я, конечно, поехал верхом во главе колонны, трое остальных верховых держались за моей спиной, а позади нас, в колонне по четыре, быстрым шагом двигалось войско. Г’нда Ке тащилась в хвосте процессии, без оружия и доспехов, ибо ей предстояло не сражаться, а просто сопровождать нас в походе, чтобы после сражения способствовать привлечению в наши ряды воинов из других племён.
В наших лесах обитает небольшое животное, которое мы именуем уитцлаимачи, колючим кабанчиком, а испанцы — puerco espin, дикобразом. Вместо меха его шкуру покрывают острые иглы. Никто не знает, зачем Мишкоатль, бог охоты, создал такого зверя, ибо люди находят его мясо невкусным, а хищники предусмотрительно держатся подальше от острых колючек. Я упоминаю его только потому, что наша марширующая армия, должно быть, напоминала этого колючего кабанчика, но не маленького, а огромного и длинного. Каждый воин нёс на одном плече длинное копьё, а на другом — более короткий дротик и копьеметалку атлатль, так что вся колонна выглядела ощетинившейся, словно этот зверёк, но гораздо более пышной и яркой, ибо солнечные лучи отсвечивали от обсидиановых наконечников, над головами воинов реяли разноцветные флаги, знамёна и значки, я уж не говорю о своём собственном роскошном головном уборе. Со стороны мы, должно быть, представляли собой впечатляющее зрелище, но нас, увы, было гораздо меньше, чем бы мне хотелось.
По правде говоря, после столь бурной ночи с Амейатль меня клонило в сон, и я, чтобы развеять сонливость разговором, подозвал к себе целителя Уалицтли. Он подъехал ко мне, и мы принялись беседовать на разные темы. Разговор зашёл и о том, каким образом был убит мой двоюродный брат Йайак.
— Значит, аркебуза убивает, выбрасывая стремительно летящий металлический шарик, — промолвил он, размышляя вслух. — А какую рану этот шарик наносит, Тенамаксцин? Это удар? Проникающий?
— Ещё какой проникающий, заверяю тебя. Этот шарик вонзается, подобно стреле, но с большей силой и глубже.
— Я знал людей, которые жили и даже продолжали сражаться с вонзившейся в них стрелой, — заметил тикитль. — Или даже с несколькими стрелами, если ни одна из них не задела жизненно важный орган. Кроме того, стрела сама затыкает ею же нанесённую рану и в значительной степени останавливает кровотечение.
— Свинцовый шарик не останавливает, — сказала. — К тому же, если раненному стрелой быстро оказать помощь, тикитль может извлечь стрелу, чтобы обработать рану. А извлечь шарик практически невозможно.
— И всё же, — продолжал Уалицтли, — если шарик не нанёс непоправимого ущерба какому-то внутреннему органу, единственная опасность, угрожающая раненому, это смерть от потери крови.
— Мне самому довелось видеть, как нечто подобное произошло с Йайаком, — угрюмо проворчал я. — Когда ему прострелили живот, я перевернул его лицом вниз, а в таком положении кровь быстро вытекла из него, вместе с жизнью.
Тикитль хмыкнул. Некоторое время он ехал молча, а потом сказал:
— Жаль, что ты не позвал меня, когда привёз тело в Ацтлан, и не дал мне возможности тщательно осмотреть эту рану. Рискну предположить, что в скором времени мне придётся оказывать помощь многим, получившим схожие повреждения.