— Зачем ты хотела, чтобы я посмотрел на него, старая мать? — прошептала. — Мне уже доводилось видеть младенцев и раньше, и, по-моему, этот ничем от них не отличается.
— Аййа, друг Тенамакстли, у него нет глаз.
— Ребёнок слепой? Как ты смогла это определить?
— Не просто слепой. У него нет глаз. Приглядись повнимательнее.
Поскольку младенец спал, я принял как должное то, что веки его закрыты. Но, присмотревшись, отметил отсутствие линии ресниц. А потом понял, что там, где должны были находиться веки, от едва намеченных бровей до скул, всё затянуто абсолютно гладкой кожицей. Там, где следовало находиться глазным яблокам, имелись лишь неглубокие впадинки.
— Клянусь всей тьмой Миктлана, — пробормотал я, ужаснувшись. — Ты права, старая мать. Это чудовище.
— Вот почему Ситлали обезумела ещё до того, как услышала новость о Нецтлине. Ему же, по крайней мере, не суждено было узнать об этом кошмаре.
Старуха помедлила, потом спросила:
— Выбросить младенца в канал?
По большому счёту это было бы благодеянием и для матери, и для новорождённого. А согласно обычаям Сего Мира подобное не только допускалось, но и предписывалось. От детей, рождавшихся со значительными телесными или умственными недостатками, избавлялись сразу же, как только эти недостатки обнаруживались. Никто не желал, чтобы неполноценные существа, вырастая, становились обузой и для себя, и для общества или, хуже того, начинали бы плодить себе подобных. Скорейшее избавление от этих несчастных не вызывало ни протестов, ни сожалений, ни скорби: все понимали, что необходимо поддерживать в потомстве физическую и умственную полноценность. А у сапотеков, славившегося красотой народа Туч, так и вовсе избавлялись даже от младенцев, которые были вполне здоровы, но просто безобразны.
Однако, напомнил я себе, это уже больше не прежний Сей Мир, вольный следовать своим вековым мудрым традициям. У меня сложилось впечатление, что христиане считают необходимым сохранять жизнь любым детям, в том числе и безнадёжно больным или ужасающим уродам, пусть даже эта жизнь обернётся сплошной мукой для них самих и их близких и станет кошмаром для окружающих. Правда, я не был уверен в существовании такого закона и решил спросить Алонсо, действительно ли христиане настолько лишены жалости и милосердия? Так или иначе, решать судьбу этого несчастного существа прямо сейчас не стоило, о чём я и заявил повитухе:
— Об этом следует спрашивать не меня. Нецтлин наверняка велел бы тебе избавиться от младенца. Но его нет, и решение теперь за одной лишь Ситлали. Мы подождём, пока она проснётся.
10
— Я хочу оставить ребёнка, — заявила Ситлали, когда после пробуждения я обратился к ней со словами сочувствия и утешения.
Она полностью осознавала, какие несчастья на неё обрушились, но, похоже, сейчас воспринимала их с большим самообладанием, чем накануне ночью.
— А ты подумала, с чем тебе придётся столкнуться? — спросил я. — Мало того что ты будешь вынуждена постоянно находиться при нём и ухаживать за ним, даже когда он станет взрослым, так ещё и всю жизнь тебя будут презирать соплеменники, особенно жрецы. Люди станут над тобой насмехаться. А что за тонали уготован твоему сыну? Жизнь в полной зависимости от матери. Невозможность просто обслуживать себя, не говоря уж о преодолении хотя бы незначительных трудностей. И вдобавок полное отсутствие надежды на то, что ему удастся каким-то образом заслужить в этой жизни грядущее блаженство в Тонатиукане. Ведь ни один тональпокуи никогда не посмеет даже свериться со своей книгой предзнаменований, чтобы дать этому ребёнку благоприятное имя.
— Значит, — отозвалась Ситлали, ничуть не смутившись, — его единственным именем будет имя, данное по рождению. Вчера ведь был день Второго Ветра, не так ли? Ну что ж, пусть мой сын зовётся Оме-Ихикатль. Самое подходящее прозвание. У ветра тоже нет глаз.
— Ну вот, — сказал я, — ты сама произнесла это вслух. Оме-Ихикатль никогда даже не увидит тебя, Ситлали, никогда не узнает, как выглядит его собственная мать, никогда не женится и не подарит тебе внуков, не сможет стать тебе опорой в старости. Ты ещё молода, красива, искусна в своём ремесле и имеешь славный характер, но при всех этих достоинствах тебе вряд ли удастся найти себе другого мужа с таким тяжким приданым. Между тем...
— Пожалуйста, Тенамакстли, не надо, — тихонько попросила она. — Во сне я уже сталкивалась с этими препятствиями, со всеми по очереди. И ты прав: они страшны и почти непреодолимы. И тем не менее маленький Ихикатль — это всё, что осталось у меня от Нецтлина и нашей с ним жизни. Это немногое я хочу сохранить.
— Ну хорошо, — сказал я. — Если уж ты так упорствуешь в своём безрассудстве, то я обязательно буду помогать тебе. Учитывая все трудности, тебе не обойтись без друга и союзника.
Ситлали воззрилась на меня в неверии:
— Ты хочешь сказать, что готов взвалить на себя это двойное бремя? Заботу о нас обоих?
— На то время, пока смогу, Ситлали. Заметь, я не говорю о браке или постоянных отношениях. Настанет час, когда мне придётся заняться другими делами.
— Ты имеешь в виду тот свой план, о котором говорил? Изгнать белых людей из Сего Мира?
— Да, тот самый план. Но это дело будущего, а сейчас я говорю о ближайших намерениях. А они состоят в том, чтобы уйти из приюта и поселиться в другом месте. Если ты не против, я буду жить здесь, у тебя, и вложу свои сбережения в твоё хозяйство. Полагаю, что уроки испанского языка мне больше не понадобятся, а уж наставления в христианской вере не понадобятся точно. Работу с нотариусом собора я продолжу, чтобы сохранить жалованье, а в свободное время смогу занять место Нецтлина на рынке. Я вижу, у тебя имеется запас корзин на продажу, а когда твои силы восстановятся, ты сможешь плести новые. Тебе не будет необходимости покидать Ихикатля. Ну а вечерами ты сможешь помогать мне в опытах по изготовлению пороха.
— Это великодушное предложение, Тенамакстли, — промолвила женщина. — На лучшее я не могла бы и надеяться. — Вид у неё, однако, был слегка встревоженный.
— Ситлали, ты была добра ко мне с первой нашей встречи. И ты, так или иначе, уже помогаешь мне в этой затее с порохом. Есть ли у тебя возражения против моего предложения?
— Только одно — у меня нет намерения выходить замуж. Или становиться чьей-то любовницей. Даже ради того, чтобы выжить.
В ответ я произнёс довольно натянуто:
— Я вроде бы ничего подобного не предлагал. И никак не ожидал, что ты истолкуешь мои слова таким образом.
— Прости, дорогой друг. — Она протянула руку и взяла мою ладонь в свою. — Я уверена, что мы с тобой могли бы легко стать... и я знаю, что измельчённый в порошок корень предохраняет против... но даже он не всегда действует... Аййа, Тенамакстли. Я хочу сказать: вовсе не исключено, что мне захочется быть с тобой... но допустимо ли рисковать рождением ещё одного несчастного урода?