Осень ацтека - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 33

Откровенно говоря, я и к своей-то собственной религии (не считая удовольствия, доставляемого множеством праздников) никогда не питал особого интереса, так стоит ли удивляться, что чужая вера интересовала меня ничуть не больше. Да и что, интересно, можно думать о религии, представители которой не способны считать в пределах пяти: ведь хотя число предметов её поклонения явно составляло четыре, а то и пять, всё это в совокупности именовалось Святой Троицей.

Несмотря на арифметическую несообразность собственной веры, тете Диего нередко порицал нашу старую религию как перенаселённую богами. Розовое лицо священника заметно побагровело, когда я однажды указал ему, что, в то время как формально христианство признает одного-единственного Господа Бога, на самом деле оно почти в равной степени почитает существа, именуемые святыми, ангелами и архангелами. Они не менее многочисленны, чем наши боги, и некоторые из них отличаются не меньшей злобностью и мстительностью, нежели наши мрачные божества, коих христиане называют демонами. Основное различие, которое я усматриваю между нашей старой религией и новой верой тете Диего, заключается в том, что мы кормили наших богов, тогда как христиане сами едят своих или, во всяком случае, делают вид, будто едят их, во время ритуала, именуемого причастием.

Помнится, я тогда заявил священнику:

— И во многих других отношениях христианство ничем не лучше нашего старого язычества, как вы его называете. Например, тете, мы тоже признавались в наших грехах доброй и всепрощающей богине Тласольтеотль — Пожирательнице Скверны, — которая побуждала нас к покаянию и давала отпущение точно так же, как делают ваши священники. Что же касается чуда непорочного зачатия, то несколько наших божеств появилось на свет точно таким же образом, как и сын Девы Марии. И не только божеств — так появился на свет даже один из смертных правителей Мешико. Речь идёт о Мотекусоме Первом, Мотекусоме Великом. Это был великий Чтимый Глашатай, доводившийся двоюродным дедом тому малозначительному правителю Мотекусоме, которого низложили вы, испанцы. Он был зачат, когда его мать ещё была невинной девушкой...

— Довольно! — воскликнул тете Диего, и вся его лысая голова побагровела. — В чувстве юмора, Хуан Британико, тебе не откажешь, но для одного дня ты насмешничал уже слишком много. Причём шуточки твои граничат с богохульством! С ересью! Выйди из класса и не возвращайся, пока не раскаешься и не исповедуешься в грехах, причём не какой-то там Пожирательнице Скверны, а христианскому исповеднику.

Ничего подобного я так и не сделал, ни тогда, ни потом, но постарался принять сокрушённый и покаянный вид, когда вернулся в класс на следующий день. И я продолжал посещать занятия по причине, которая не имела ничего общего со сравнением религиозных суеверий или с изучением испанских обычаев, необходимым для воплощения в жизнь моих повстанческих замыслов. Теперь я посещал занятия прежде всего для того, чтобы обращать на себя внимание Ребекки Канал луцы.

До сих пор мне не случалось вступать в акт ауилнема ни с белыми, ни с чёрными женщинами. Вполне возможно, что я так и не изведал бы ни тех ни других, однако при помощи Ребекки Каналлуцы я, в известном смысле, получил возможность познакомиться с обеими расами в одном лице.

Согласно классификации Алонсо, Ребекка была мулаткой, то есть в ней смешались мавританская и белая кровь.

Поскольку в Новой Испании пока ещё было очень мало чёрных женщин, чернокожим наверняка являлся отец девочки, а её мать была распутной или же обладавшей извращённым любопытством испанкой. Правда, на мать Ребекка походила мало, но этому удивляться не приходилось: так и кокосовое молоко, вылитое в чашку с чоколатль, ничуть его не осветляет.

По крайней мере, дочка унаследовала от матери симпатичные длинные и волнистые волосы, а не курчавую шерсть чистокровного мавра. Зато во всём остальном — аййа! — это была настоящая мавританка. С плоским носом, широкими ноздрями, чересчур полными, вывернутыми губами и кожей цвета какао-бобов. Кроме того, надо признать, что мавританки созревают в очень раннем возрасте. Ребекке было всего одиннадцать или двенадцать, а ростом она была мала даже для своих лет, однако при этом имела грудь, бёдра и ягодицы взрослой женщины. А вдобавок и взгляды, которые она на меня бросала, были похотливыми взглядами женщины, созревшей для соития.

Откровенно говоря, я никак не мог уразуметь, по какой причине девочке дали столь насмешливое, непристойное и даже унизительное прозвище. В куда большей степени унизительное, чем её христианское имя Ребекка. Среди поучительных коротких историй из Библии, которые время от времени рассказывал тете Диего, был и рассказ о некоей Ребекке — вроде бы, её было легко соблазнить золотыми и серебряными побрякушками. В переводе с испанского Каналлуца означало «Бродяжка» или «Распутница». Если так звали мать Ребекки, то, возможно, это ей и подходило. Но как, скажите на милость, могла мать Ребекки заслужить такое прозвание до того, как разделила ложе с чёрным любовником?!

Так или иначе, эта маленькая коричнево-чёрная Ребекка Каналлуца следила за мной алчным взглядом, а уж когда я явился в коллегиум в рубахе с длинными рукавами, панталонах и сапожках высотой до половины икры, её глаза вспыхнули огнём. Возможно, свою роль тут сыграло и то, что сама Ребекка всегда одевалась на испанский манер и теперь решила, что я сменил наряд в подражание ей. С этого момента она начала буквально следовать за мной по пятам: садилась рядом на скамью в классной комнате, стояла рядом со мной в те тоскливые моменты, когда нам приходилось отбывать мессу. Впрочем, я ничего не имел против. С тех пор как я покинул Ацтлан, мне приходилось довольствоваться лишь ласками уличных женщин, к тому же облик девочки пробуждал во мне своеобразное любопытство. Возможно, того же свойства, какое некогда испытала её мать по отношению к её чёрному отцу. Правда, хотелось бы, чтобы Ребекка была чуть постарше. Тем не менее я отвечал на призывные её взгляды, а потом улыбки, и в конце концов мы завели разговор, причём по-испански Ребекка говорила гораздо лучше меня.

— Это гадкое прозвище, — ответила она на мой вопрос, — мне дали по той причине, что я сирота. Как звали моих родителей, мне узнать не суждено. Меня, как и многих других младенцев, подкинули к дверям монастырского приюта Святой Бригитты, и с тех пор я живу здесь. Сёстры заботятся о сиротах, но получают какое-то извращённое удовольствие, давая нам недостойные имена, как детям позора.

С подобным испанским обычаем я ещё не сталкивался. Разумеется, и среди нас, индейцев, бывали случаи, когда дети, по причине болезни, войны или иного несчастья, лишались одного, а то и обоих родителей. Но слова «сирота» ни в одном из известных мне языков Сего Мира просто не было. По той причине, что ни один ребёнок не оказывался брошенным или отданным на попечение общества. Ребёнок считался драгоценным даром и, оставшись без родителей, тут же принимался в другую семью, хоть бездетную, хоть многодетную.

— Хорошо хоть мне дали приличное первое имя, — продолжила Ребекка. — А вот тот убогий, — она украдкой указала на страшненького мальчонку, — сирота из приюта, получил от монахинь прозвание Нибла Цонцон.