Россия в эпоху постправды. Здравый смысл против информационного шума - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Мовчан cтр.№ 29

Несколько комментаторов предлагали сравнить сталинское время с 1990-ми годами: «А почему вы не пишете о том, какой вред нанесли либералы своими реформами?» Очень короткий ответ: я обязательно об этом напишу. Вернее, о том, что два главных обвинения против «либералов» (именно в кавычках, так как либерализма в 1990-е было мало, а власть либералам не принадлежала ни дня) — в разгуле преступности и обнищании населения — несостоятельны: и то и другое произошло уже к 1980-м годам, в 1990-е мы просто пожинали плоды несостоятельной советской политики. Но об этом — в другой статье. Здесь же надо сказать, что уводить разговор от темы сталинизма к 1990-м годам — демагогический прием. Сталинизм не становится лучше или хуже от того, что спустя 50 лет кто-то что-то делал не так. И, наверное, стоит заметить, что никакие псевдолибералы в 1990-х не уничтожали миллионы своих соотечественников, не вызывали голод с массой жертв, не ликвидировали население целыми народами и сословиями, не закрывали границу на выезд, наконец, не делали все для провокации мировой войны. При этом уровень преступности в 1990-е был ниже, чем даже в начале 1930-х (не говоря о 1920-х), а падение экономики — существенно меньше, чем после социалистической революции.

Несколько комментаторов ссылались на опыт других стран. «Зачем валить все на Сталина? — спрашивали они. — Подобные периоды и жертвы можно найти в любой стране». Этот комментарий — такая же провокация, уход от предмета обсуждения. Сталинские зверства нельзя оправдать фактами зверств в других странах и временах, так же как никто не оправдывает в суде свои преступления ссылками на то, что кто-то где-то был еще более жесток или больше украл. Разве что можно сравнить, с целью не вполне понятной, может быть — чтобы оценить масштабы и провести параллели. Самые страшные геноциды и демоциды ^[15] XX века, не связанные с межгосударственными войнами, то есть против граждан своего государства, включают в себя армянский геноцид, устроенный турками (жертв — от 1 до 1,5 млн); репрессии в Мексике в первой половине XX века (более 1 млн жертв); внутригерманскую часть холокоста с более чем 2 млн жертв (количество немцев — жертв нацистских репрессий — не превышает 100 000 человек); выселение этнических немцев из Восточной Европы после Второй мировой войны (более 500 000 жертв); геноцид бенгальцев пакистанцами (около 1,5 млн жертв); политическое насилие во Вьетнаме (более 1,25 млн жертв); репрессии в период культурной революции в Китае (более 1 млн казненных и 5 млн погибших, от 20 млн пострадавших); геноцид тутси в Руанде (погибло около 1 млн человек); геноцид Пол Пота в Камбодже (около 2,5 млн жертв) и репрессии предшествующих режимов (еще около 1,5 млн). Еще 47 режимов виновны в массовых репрессиях с количеством жертв, измеряемым сотнями тысяч. Как видим, правительства многих стран в XX веке состояли из международных преступников (и это мы еще не затронули войны), однако сталинский режим с более чем 10 млн жертв в мирное время либо занимает страшное первое место в ряду кровавых чудовищ ХХ века, либо делит его с режимами Мао Цзэдуна и Гитлера. Да и то (простите мне цинизм) китайский режим уничтожил в сумме с ненасильственными и косвенными смертями «всего» менее 2 % населения, нацисты уничтожали некоренное население и население оккупированных территорий, а сталинский режим репрессировал почти 10 % и уничтожил не менее 5 % своего населения. Этот рекорд побит только в Камбодже.

Кое-кто писал, что жертвы, конечно, были, но без них страна не достигла бы высот индустриализации и в итоге не выстояла бы в войне. Мне кажется, это не только неумные, но и самые опасные оппоненты, поскольку они меряют мир не уровнем добра и зла, а какой-то механической мерой, как будто имеют дело с неживой материей. «Это страшный человек, для него люди — мусор», — говорил о Жеглове Груздев. Жеглов и был страшным человеком, хотя, видимо, искренне верил в «оправданность средств». Впрочем, он не занимался репрессиями, а всего лишь ловил бандитов и честно не знал более эффективных методов сыска. В отличие от него, руководители СССР и лично Сталин не могли не знать, что рабский труд является самым неэффективным, а монополия на средства производства тормозит развитие экономики. Помимо «теоретического» багажа в виде произведений почитавшихся коммунистами экономистов и историков был еще практический опыт: высокие темпы роста 1907–1914 годов; катастрофа начала 1920-х с попыткой построить экономику на раннефеодальных натуральных налогах; резкий рост экономики в период НЭПа. Был, наконец, опыт других стран, которые в те же периоды достигали более быстрых темпов роста и значительно большей консолидации общества без репрессий. Репрессии были «побочным продуктом» стремления лидеров большевистского переворота 1917 года удержать власть любой ценой, несмотря на череду политических обманов (начиная с обещаний приватизации всей земли и широкой передачи собственности на предприятия рабочим), преступлений и грубейших ошибок, каждая из которых могла лишить их (и лишала) поддержки общества, и постоянной борьбы за власть не на жизнь, а на смерть внутри самой этой группы, в которой Сталин к 1925 году просто оказался хитрее, кровожаднее и беспринципнее других (хотя и остальные были хитры, кровожадны и беспринципны).

Репрессии создавали атмосферу всеобщего страха, не позволяя общественным группам консолидироваться; репрессии примитивизировали общество, превращая его в большую бандитскую группу, закрепляя власть тех, кто обладал силой, формируя послушную иерархию бюрократов, которые за счет тех же репрессий могли удерживать свою власть «на местах», но были легко заменимы, в случае если их амбиции задевали более высокого бюрократа. А вот идея о том, что репрессии «помогли» развитию страны, абсурдна и теоретически, и практически. В основе такой идеи лежит опровергаемая в 100 % исторических опытов мысль, что страх или контроль могут заставить людей лучше работать или исполнять закон. Повторюсь, в сталинские времена реальная криминальность общества (без учета фальшивых дел о вредителях и шпионах) была выше не только чем в раннебрежневское время, но и чем в начале 1990-х годов, а если адекватно сравнивать базу, то, видимо, выше, чем в конце 1990-х.

Произошел ли существенный рост производительности труда? Конечно, нет — мы видим данные по урожаям, которые существенно ниже, чем в Европе и Америке: урожаи пшеницы даже в плодородной Украине не превышали 8–10 центнеров с гектара к концу 1930-х годов, а через 5–6 лет после коллективизации они были не выше 6,5–7 центнеров с гектара. В это же время в менее плодородной Европе урожаи были выше 14 центнеров с гектара. К 1950 году Европа будет собирать уже 18 центнеров, а СССР на Украине и в Краснодаре — почти те же 10–11 центнеров. Популяция скота, которая будет в 1925 году уже существенно ниже, чем в 1913-м, сократится еще сильнее и до 1960-х годов не восстановится к уровням 1925 года. Мы видим, что спустя 20 лет после переворота 1917 года километраж строящихся железных дорог в год уступает темпам до 1914-го в 2 раза, притом что железные дороги — стратегически важный фактор индустриализации. Мы знаем, что с 1939–1940 годов в России вводится уголовная ответственность за нарушения трудовой дисциплины, и за 12 лет (до первых либеральных изменений в этих законах) по ним осуждено 18 млн человек — около 20 % трудовых ресурсов. Может быть, рабский труд в лагерях был очень дешевым и производительным? Нет и нет: содержание заключенного стоило в среднем около половины средней зарплаты свободного гражданина, а его производительность была ниже 50 % производительности свободных граждан СССР (которая и так была низка).