Кошачьи проделки (сборник)  - читать онлайн книгу. Автор: Дорин Тови cтр.№ 4

Только позже, когда у Соломона выросло подбородков, как у вдовствующей герцогини, а он по-прежнему игривым котенком носился по комнате, до меня дошло, что случилось. Соломона ужалили, и эта неожиданная физкультурная демонстрация имела целью нас отвлечь. Скрыть тот факт, что его подбородок раздувается. Или же, если мы все-таки это заметим, убедить нас, что тут нет ничего страшного. Просто игра воображения. Нет совершенно никакой надобности звонить ветеринару.

Никто и не позвонил. Подбородок Соломона опал сам собой. А его лапа после эпизода с мастиффом превосходно зажила. Именно для того, чтобы доказать это, он подрался с большим рыжим котом, которого обнаружил однажды во дворе и который сразу же вслед за этим взмыл над садом, как ракета. В последний раз его видели в воздухе на высоте трех футов ^[7], за гаражом, вместе с вцепившимся в него Соломоном, который, пока они летели, пинал его в живот. А затем наступил сентябрь, и мы уехали в отпуск.

Обычно мы ездили на Средиземное море, чтобы полежать на солнышке и расслабиться после года напряженных трудов. В тот год благодаря нашему дорогому маленькому ослику мы поехали заниматься верховой ездой. Под дождем, в дебрях Шотландии.

Дело в том, что мимо нашего коттеджа постоянно проходят люди с лошадьми. Бывало, что лошадям нравилась Аннабель, и они отказывались двигаться дальше, пока не положат головы на изгородь ее паддока и не перекинутся с ней словом. Бывало, что они ее пугались, и нам приходилось выходить и помогать их владельцам благополучно провести их мимо. В любом случае рано или поздно мы заговаривали с наездниками, и они считали само собой разумеющимся, что если мы любим ослов, то должны любить и лошадей – что отчасти было правдой, но не до такой степени, чтобы прямо-таки вскочить на лошадь и поехать.

Однако не успевали мы глазом моргнуть, как пара-тройка из них упоминала, что в любое время, как нам придет охота покататься, мы могли бы помочь им тренировать их лошадей. Пожалуй, и малышка Аннабель тоже может прийти, говорили они, трепля ее по светло-коричневой битловской челке. Ну и вот что получилось. Увлеченные видением, как мы на паре конкурных лошадей мчимся вдаль по холмам, а рядом с нами со своей развевающейся на ветру маленькой золотистой гривой скачет галопом Аннабель… О да, говорили мы. Мы бы с радостью!

К счастью, у меня оказалось достаточно здравого смысла, чтобы заметить, что на данный момент мы несколько заняты, так нельзя ли отложить это до отпуска? В частном порядке я сказала Чарльзу, что поскольку не садилась на лошадь почти двадцать лет, то если мне суждено будет с нее упасть, это, конечно, окажется за несколько миль от деревни. А совсем не там, где из-за угла немедленно появится старик Адамс, чтобы осведомиться, не болит ли у меня спина, или где мисс Веллингтон развизжится на весь переулок, что я погибла и она тут ни при чем.

Чарльз сказал, что если мы намерены выезжать лошадей для кого-то, то нам надо также знать, как их кормить и как за ними ухаживать. Недостаточно просто на них ездить и потом сдавать кому-то еще, как мы делали в юности в школе верховой езды.

Вот так и получилось, что мы отправились в Шотландию. В такое место, где в течение целой недели мы могли поездить верхом, сами поухаживать за лошадьми, с тем чтобы в конце этого срока, как мы надеялись, быть вполне готовыми к бою. Готовыми выезжать кого угодно. Готовыми галопом скакать по переулкам, салютуя старику Адамсу и небрежно маша мисс Веллингтон…

И вот как получилось, что к середине дня во вторник мы оказались под покровом сырого шотландского леса. Испытывая боль в каждой мышце. Промокшие до костей. И столкнувшиеся в порядке отпускного отдыха с очередным случаем кишечной колики.

Пациенткой была моя лошадка-пони Пикси. Чарльз водил ее туда-сюда, пока я держала его верховую лошадь, коня военно-строевых размеров, с весьма подходящим именем Воитель. Пикси – серая горно-шотландская лошадка, не намного больше Аннабель и, судя по тому, что я увидела, с весьма схожим темпераментом – стонала, заводила глаза и тяжело опиралась на Чарльза с таким видом, что жить ей осталось недолго.

С нашим обычным оптимизмом мы решили, что, возможно, так оно и есть. Диагноз «колика» мы поставили сами. Она не была нашей лошадью. Мы находились за многие мили от ветеринара. Мы никогда не были мокрее в своей жизни…

Не приходило ли мне в голову, пыхтел Чарльз, решительно борясь с Пикси, которая столь же решительно старалась осесть на землю и перекрутить себе кишки… Не приходило ли мне в голову, что все это результат нашего владения той ослицей?

По правде говоря, это приходило мне в голову с тех самых пор, как мы прибыли в конноспортивный центр в предыдущие выходные. Началось это после ужина в субботу вечером, когда вместо выпивки в каком-нибудь маленьком континентальном кафе, которой мы обычно отмечали первый вечер нашего отпуска, мы сидели в помещении для упряжи, в кружок с дюжиной других таких же энтузиастов и усердно вязали узлы.

То есть путы для лошадей. Возможно, мы не слышали о них в тех маленьких увеселительных конных прогулках, что практиковали в дни нашей юности, сказал нам инструктор. Но если сейчас мы не научимся правильно их вязать, то рано или поздно нам придется пешком возвращаться с двадцатимильной конной прогулки, на которой мы потеряли наших лошадей, сойдя с них, чтобы купить сандвичей.

Чарльз, который на той стадии был очень увлечен и энергичен, так этим загорелся, что когда я уже давно пошла спать, он все еще вязал эти лошадиные узлы из своих шнурков на ножке стула в спальне. Не в силах дождаться, когда, наскакавшись по холмам, он привяжет свою лошадь к дереву, чтобы перекусить из переметной сумы, Чарльз весьма удивил принесшую нам чай горничную, которая в седьмом часу утра застала его на ногах, практикующего эти узлы.

То был последний раз, когда наша спальня в башенке старого шотландского замка видела Чарльза горделиво резвящимся в такое время суток. Держащимся за спину и стонущим – да. Жалующимся, потому что настала его очередь до завтрака натаскать в конюшню воды в ведрах, – тоже да. По словам Чарльза, даже если бы он смог спуститься по башенной лестнице, не беспокоя позвоночник, его ноги все равно не вынесли бы нагрузки в виде ведер… Так вот, никогда больше он не полнился такой беззаботной радостью, как в первый вечер и первое утро. Через два часа после того, как он лихо развязал свой последний тренировочный узел и заверил меня, что это проще пареной репы и что старые навыки к нему возвращаются, Чарльз вскочил на Воителя и обнаружил, что перерыв в двадцать лет – это не такие уж пустяки. Особенно непросто приподниматься в седле во время езды.

Конечно, при езде рысью ритм нелегко утратить. Пять минут на той утренней дороге – и вся кавалькада, извлекши этот ритм из туманных глубин своей памяти, уже приподнималась и опускалась автоматически, под звенящий клич инструктора: «Оп-па! Оп-па! Оп-па! Оп-па». Еще пять минут – и все мы, увы, опять стали болтаться, как мешки с картошкой. Что мы действительно утратили, так это способность наших ножных мышц приподнимать нас и опускать, следуя типично английскому стилю верховой езды, который для тех, кто никогда его не испытал, лучше всего можно сравнить с припаданием на скамеечку с раскинутыми в стороны ногами. Человек привстает в ритме метронома, настроенного на шестьдесят ударов в минуту. А если опустишься в неподходящий момент, есть перспектива шлепнуться на туго обтянутую штанами задницу с силой выбивалки для ковров.