– Кажется, нам везет! – пыталась я перекричать оркестровый тромбон. – Никому до нас дела нет – все заняты лишь танцами!
– Ошибаетесь! Видите тех кумушек вдоль стен? Они все видят, все слышат! К утру каждая собака в Петербурге будет знать, какое на вас было платье, и сколько раз я с вами заговорил.
– Полагаете, вашей репутации скандалиста это повредит?
– Моей репутации уже ничего не повредит. Но вашей – может.
Боже, он беспокоится о моей репутации… В последний раз о моей репутации беспокоилась бабушка, когда во втором классе я забыла надеть в школу юбку.
Я не выдержала и рассмеялась совершенно искренне:
– Ох, Гриша, вы такой милый!..
Но это же я, Марго… поэтому как раз в тот момент, когда я говорила, квартет стих – и слова прозвучали почти что в полной тишине.
Да-да, на нас обернулись даже те, кто прежде не заметил. Ненадолго впрочем: опять взревел тромбон – а вслед по бальной зале полилась нежная мелодия вальса. Танцующим снова стало не до нас.
Вокруг елки сновали какие-то дети, но Нади среди них не было.
– Надо найти Кики, – сказала я, чуточку притихнув.
Гриша кивнул в разноцветную толпу пар:
– Боюсь, Кики занята танцами. Моя сестра столь рассеяна, что, должно быть, она единственная, кто еще не видел нас вдвоем.
Кики – раскрасневшаяся, веселая, и правда кружилась по зале. Даже не в компании супруга. Гриша кашлянул:
– Может быть, и вы, Марго, позволите вас пригласить? Carnet de bal
6 вы не захватили, так что рискну предположить, этот вальс у вас свободен.
– Что?.. Ох, нет, я неважно танцую…
В последний раз вальс (ну, что-то похожее на вальс) я танцевала на утреннике в том же году, когда явилась в школу без юбки.
Впрочем, что тогда, что теперь мне уж было нечего терять. А Гриша настаивал:
– Не бойтесь, Марго. Я поведу, а вы просто доверьтесь мне.
Просто доверьтесь… когда я в последний раз доверилась мужчине – ничего хорошего из этого не вышло.
Но Гриша был упрям – и я не посмела противиться, когда он смело повел меня в центр залы.
– Вам лучше убрать шлейф, – вовремя посоветовал он – и я спохватилась.
Для танцев и прогулок в ненастную погоду (в Петербурге это значит, для любых прогулок) у здешних дам имелось чудное приспособление: «паж» – зажим со шнурком, который надевался на руку и помогал приподнять шлейф.
Гриша легонько притянул меня за талию, а моя рука сама уютно легла на его плечо.
Но чуда не случилось.
Он шагнул вперед, и я шагнула – тоже вперед. Мы неуклюже столкнулись, я наступила ему на ногу, лбом чуть не разбила нос, смутилась и попыталась вырваться:
– Простите, мне лучше посидеть с кумушками.
– Вот уж не думал, что вы сдаетесь так быстро, Марго.
Гриша меня не держал – но упрек зацепил, и я осталась. Снова положила руку ему на плечо. Дерзко подняла взгляд.
– Правильно, – одобрил Гриша, – смотрите мне в глаза, а не на ноги. И считайте, если угодно: раз, два, три.
Я считать отказалась, и он считал сам.
Раз – левой ногой назад, два – правой назад и в сторону, три – подтянуть правую к левой.
– Слушай музыку и смотри мне в глаза, – произнес Гриша, так внезапно перейдя на «ты». – Все получится.
И я почему-то поверила…
Вряд ли этот мой вальс был намного искуснее, чем тот, во втором классе, но шлейф каблуками я не разодрала, ноги больше никому не оттоптала, а оба раза, когда собиралась споткнуться – Гриша сумел удержать меня на месте.
Звучал нестройный вальс, мельтешили танцующие пары, где-то смеялись и звенели бокалами – но светили передо мной Гришины глаза, и мы кружились, кружились, кружились… Пока среди летящих мимо фигур не возникла одна – черная, с холодным как бездна взглядом. Впрочем, это я летела, а фигура стояла неподвижно и тяжело смотрела на нас.
Я сбилась с шагов даже прежде, чем поняла, что это был Георг фон Гирс.
Он, наверное, давно на нас смотрел. И, единственный во всей зале, даже не собирался веселиться.
– Да ты не преувеличила, выходит, когда сказала, что неважно танцуешь!..
Гриша в очередной раз не дал мне растянуться на скользком паркете – а потом, еще смеясь, проследил за моим перепуганным взглядом.
Только теперь я и очнулась.
– Гриша, не надо!
Я одернула его в тот момент, когда он уж с места бросился к фон Гирсу.
Гришино лицо теперь было бледно и решительно – он опять не видел и не хотел ничего видеть, кроме своего ненавистного брата. Впрочем, на мой голос все-таки обернулся.
– Не надо… – повторила я и крепче сжала его руку. – Не порть вечер ни себе, ни мне, ни Кики.
И он послушался. Рассеянно кивнул, потер свое вновь порозовевшее лицо. Заглянул мне в глаза и произнес виновато:
– Я и впрямь не думал, что он осмелится здесь появиться…
– Я знаю! – перебила я и вновь потянула его за руку. Улыбнулась – и дождалась, пока он улыбнется в ответ.
Мне самой не верилось, но инцидент как будто был исчерпан. Может быть, даже мы вернулись бы к танцам… но из-за плеча Георга показалась Кики и именно теперь увидала нас.
– Гришечка! – вскричала она через всю залу и взмахнула рукой.
Игнорировать хозяйку дома было бы верхом неприличия – это даже я понимала. Мы с Гришей переглянулись. Расцепили наши все еще сплетенные пальцы и двинулись к его родственникам.
– Благодарю вас за приглашение, Екатерина Николаевна, великолепный вышел праздник… – я первой опустилась в реверансе, а Кики рассмеялась и, обняв меня за плечи, заставила подняться:
– Марго, как же я рада, что вы смогли приехать! С наступающим Новым годом, милая! – В порыве она даже поцеловала меня в щеку – но тут же отстранилась и уточнила: – вы ведь окончательно выздоровели? Инфлюэнция это ужасно, моя дорогая, просто ужасно!
– Да, я совершенно здорова, – заверила я – а глаза нервно переводила с лица одного брата на другого.
Те явно предпочитали бы сейчас находиться где угодно, только не в обществе друг друга – но ради сестры держали себя в руках. И даже когда Георг, вдруг по-змеиному искривив губы, воскликнул:
– С Новым годом, дорогой брат! С новым счастьем!
Гриша нервно дернул шеей и, хоть и без улыбки, все-таки ответил:
– С Новым годом…
Георг же, окончательно обнаглев от безнаказанности, теперь поклонился и мне: