Мертвые тела всегда безобразны. Хотя, вглядываясь в белые пустые лица, я верила, что при жизни они могли быть красавицами. Я уже несколько успокоилась. Осмелела. Даже позволила себе легонько коснуться пальцами фотокарточек, рассмотреть их все.
Против воли меня заинтересовало одно фото – лицо крупным планом. И две крохотные точки под и над бровью. Я склонилась ближе.
– Узнали кого-то? – живо заинтересовался Гриша.
– Нет… что это? Дефект на пленке? – Ногтем я слабо попыталась сковырнуть «точки».
Драгомиров хмыкнул:
– Нет, не на пленке. Эта девушка – самый странный случай из всех, – мрачно прокомментировал он. – У нее оказались прижизненные проколы в брови, а еще, простите за подробности, в пупке и языке. Не знаю, что это. Следы пыток, вероятно.
Я покосилась на него, но промолчала. Поежилась, потому что мне стало по-настоящему жутко. Это следы пирсинга, а не пыток. Я плохо знаю историю, конечно, но, по-моему, в начале двадцатого века в России очень мало кто делал пирсинг. Похоже, это означает, что я не первая, кого Яша отправлял в прошлое.
И эти девушки закончили свои дни вот так…
– Ну так что, Марго? – опять заговорил со мной Гриша. – Вы и теперь считаете меня безумцем, а вашего любовника приятным во всех отношениях господином?
– Он не любовник мне, – огрызнулась я машинально, но быстро сникла. – Я не знаю, кто убил всех этих девушек, Гриша… Но могу сказать вам совершенно однозначно, что, по крайней мере, жену свою барон не убивал. Подумайте сами! Она ведь была не просто какой-то случайной жертвой – он ее любил. Он был в ярости, когда на свет вылезла правда. Разве может человек в припадке ярости отравить кого-то? Нет! Для этого способа убийства нужен расчет, нужен холодный разум. Нужно заранее раздобыть яд, в конце концов!
Гриша шумно и разочарованно выдохнул:
– Вы не знаете моего брата… Верно, про «ревность» вам Кики рассказала? И про то, как он пытался застрелить меня – тоже? Так вот, это все спектакль, ширма. Кики – романтичная натура, обожает драмы, вот и домыслила. Не было никакой ревности с его стороны. Все гораздо более приземлено.
Я не понимала его, если честно – а Драгомиров смотрел в пространство перед собой и объяснять не собирался. Но нет, глаза его не были сейчас ни сумасшедшими, ни одержимыми. Он хорошо знал, что говорит.
А потом посмотрел на меня – снова в глаза.
– Хорошо, я напишу опровержение своей статьи, – сказал он совершенно серьезно. – По-правде сказать, у газеты и тираж-то меньше сотни экземпляров – и тот ни один поставщик покупать не желает… Но я напишу опровержение, если вы хотите. Взамен на одну услугу.
– Какую?..
Не ждала я уже ничего хорошего.
А Гриша снова полез в сейф, откуда извлек очередное фото. Опять женщины. Только теперь живой, пышущей здоровьем и даже красивой. Хоть и обритой наголо. Никогда не видела, как полицейские фотографируют заключенных, да еще и в начале двадцатого века – однако не сомневалась, что женщина на фото как раз заключенная и есть.
«Аглая Иванова» – была написано убористым почерком в углу фото.
А смотрела на меня женщина черными, как вишни, глазами театралки Розы.
– Она аферистка, – кивнул на фотокарточку Гриша, – довольно известная в узких кругах. Специализируется на состоятельных мужчинах. Втирается в их доверие, забирается в постель, а потом обдирает как липку. Подельник, к слову, ее законный супруг. Покажите этот снимок фон Гирсу – сделайте мне одолжение.
Я перевела несмелый взгляд с лица Розы на Драгомирова. Нет, не из доброго побуждения предупредить брата он дал мне это фото. Он уязвить его хочет. Сделать побольнее.
– Вас не волнует даже, что фон Гирс и ее может убить в ярости? – спросила я, теперь тоже сверля его взглядом. На меня, впрочем, Драгомиров не смотрел. – Считаете его убийцей – и нарочно натравливаете на женщину?
Гриша мотнул головой:
– Вчера мы с вами спугнули эту парочку – должно быть, они уже пустились в бега. В любом случае, полиция до нее доберется первой. Ее уже ищут – снимок мне дал приятель из департамента полиции.
И то ладно…
Впрочем, я понимала, Грише нет дела до того, кто доберется до Розы первым – полиция или брат-душегуб. Ему было плевать на нее. Если он и переживал сейчас, то лишь о том, что не может показать брату эту фотокарточку лично. О, как рад был бы он видеть его унижение!
Я пытливо смотрела на профиль лица Драгомирова, на который как раз удачно падали солнечные лучи. Гордый, невозмутимый. Высокий чистый лоб, упрямый подбородок. Красивый профиль. Даже горбатый нос не особенно его портил.
– Знаете… – Покрутив карточку в руках, я все-таки убрала ее в сумку. – Мне сперва показалось, вы ничуть не похожи на брата. Но теперь понимаю – ошиблась. Вы почти что близнецы.
Драгомиров вопросительно на меня обернулся, но теперь уж я ничего не стала объяснять. Скомкано попрощалась и поторопилась на воздух. Надюша, наверное, меня потеряла. А мне ведь еще предстояло рассказать ее отцу никому не нужную правду.
* * *
У меня голова шла кругом от того количества вопросов, которые хотелось немедленно задать Яше. Он в самом деле отправил меня сюда, допуская, что я погибну точно так же, как и предыдущие «гувернантки»? Сколько их было? Четверо? Больше? И кто, черт возьми, их всех убил?!
Да и убил ли?.. Было в смертях этих девушек что-то странное, но я пока даже сформулировать свои ощущения толком не могла. Я лишь точно знала, что несносный журналист Драгомиров – человек эмоций. Выдает желаемое за действительно и закрывает глаза на все факты, которые противоречат его теории.
Впрочем, и в безгрешности фон Гирса я вовсе не была уверена. Та еще семейка…
Та еще семейка, – убедилась я снова, когда отворила собственным ключом двери особняка и вдруг увидела мальчика…
Странного мальчика лет пяти с ярко-зелеными глазами, тщательно причесанного и одетого в клетчатый костюмчик-тройку. Он стоял на нижних ступенях лестницы и из-под нахмуренных бровей смотрел точно на меня. До того этот взгляд был злым и недетским, что мне сейчас же стало не по себе.
– Т-ты кто? – Язык почему-то не слушался. Мне было по-настоящему жутко смотреть во взрослые дьявольские глаза на детском лице.
Мальчишка не ответил – тотчас, как по команде, развернулся и дал деру вверх по лестнице. Я с порога – за ним.
– Постой! – звала я и путалась в юбках. – Ты кто? Остановись сейчас же!
Мальчишка ровно не слышал – я даже заметила мерзкую улыбочку, когда он оглянулся, убеждаясь, что я не отстаю.
Дьяволенок поднялся на «детский» этаж, через Гобеленовую гостиную влетел в классную, а оттуда – в Надюшину спальню. Дверь даже не закрылась еще, когда я следом проскользнула в щель – а мальчишка уже спрятался.