Свет мой ясный  - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 30

– Нет, не больно-то, – ответила Алена, истово крестясь во все углы, осененные лампадками и радуясь полумраку, в котором ее лицо кажется и вовсе неразличимым изжелта-бледным пятном. – Седмицу-другую, не более.

– Значит, ты ничего не слышала?

– О чем это?

– Да о бабе, кою монашки из ямы вынули да к себе взяли.

Алена и сама не знала, как не рухнула в это мгновение замертво!

Все. Попалась. Попалась… как кур в ощип, как бес в перевес, как ворона в суп. Вот уж правда что ворона! Сама залетела в клетку, клетка и захлопнулась.

Бежать, бежать отсюда! Но она не в силах была даже с места сдвинуться, – только и могла, что отмахивала поклоны да крестилась, крестилась, бормоча:

– Отче наш… нет, не знаю я ничего… иже еси на небесех… а кто баба сия? Да святится имя твое…

– Да так, преступница, убивица, – ответила Ульянища. – В старые годы, бывало, муж жену бивал, а теперь жена мужа бьет – и убивает до смерти. Не знаешь, стало быть… И никто ничего не знает!

– Забудь ты об ней, матушка! – сунулась к хозяйке Фокля. – Ну, не ведаем, что да как, – и не надо. Выше-то лба уши не растут! Она небось давно уже сгнила где-нибудь на божедомках. Какой там монастырь? Болтовня все это!

– Сгнила? – с надеждой переспросила Ульяна. – Что ж, какова смерть, таковы и похороны.

«Сгнила? – с ледяным бешенством подумала Алена. – Как бы не так!»

Спокойствие постепенно возвращалось к ней. Похоже, судьба Алены так тревожит Ульянищу, что она выспрашивает о ней всех подряд, но, по счастью, никто ничего не знает. И хватит трепыхаться, пора вспомнить, зачем здесь.

Об этом не забывала и Фокля.

– Тебе лучше бы для начала в баньку, сердешная! – сказала она тем голоском, про который в народе существует вполне определенное присловье: «На языке медок, а под языком – ледок». – Баня – вторая мать наша!

У Алены сердце снова рухнуло в пятки. В баню?! Ей?! Она представила черные ручьи, которые потекут с ее волос, и желто-зеленые с лица, – и даже руками загородилась:

– Боже сохрани! Мне… меня… мною обет дан: не мыться на вечерней заре, а только лишь на утренней, ледяной водицею.

Предполагалось, что на утренней заре ее и след простынет, поэтому Алена могла обещать что угодно без опаски. К ее удивлению и радости, Фокля не стала перечить:

– Ну что ж, у всякой пташки свои замашки.

– Мне бы покушать… – еле слышным от облегчения голосом пробормотала Алена. – Оголодала я…

Она с преувеличенной жадностью поглядела на стол, где наставлены были какие-то миски, однако Ульяна окоротила ее:

– Погоди. Сперва покажи, на что способна. А то, знаешь, брюхо добра не помнит, нажрешься до отвала – и ни словечка из тебя не выдавишь. Корми вас, дармоедов!

Да… за Ульянину милостыню придется дорого платить! Велико было искушение тут же, с порога ляпнуть ей про чертогрыз, но Алена понимала, что этим все дело можно испортить, а потому наскоро выложила жуткую байку про девку и змей-мстителей. Мол, жила-была девка, которая нагуляла от парня ребеночка, тайно родила да и зарыла в лесу. Потом – другого. А когда в третий раз пришла на то же самое место и опять зарыла в землю еще живой плод греха своего, как вдруг что-то холодное поползло по ее шее – и она увидела, что это три змеи. Поочередно они насосались молока из ее грудей, а потом обвились вокруг шеи и повисли наподобие чудовищного ожерелья. Затем уже постоянно змеи сосали у нее молоко по нескольку раз в день; в это время девушка чувствовала смертельную тоску – это были невыносимые часы! Потом змеи укладывались вокруг шеи спокойно, но отнять их она никогда не могла и прикрывала их платком. Только в бане они сваливались с шеи, и пока девушка мылась, они лежали на ее платье…

– Наконец девица покаялась в своем грехе людям и с тех пор давно уже ходит по монастырям, умаливая свой тяжкий грех и надеясь на милосердие Божие. Не далее как сегодня я видела ее на паперти Василия Блаженного, где она и рассказала мне сию историю, – закончила Алена.

– Буде, Господи, милость твоя на нас, якоже уповахом на тя! – испуганно забормотала Фокля.

Даже Ульяна перекрестилась – кажется, и ее проняло.

– А что же, змей ты тоже видала? – спросила она недоверчиво.

– А как же, – лихо ответствовала Алена. – Видала и змей.

– Побожись!

– Ей-богу, разрази меня гром, ежели вру! – бесстрашно перекрестилась Алена. – Видала я змей!

Конечно, видала. О прошлую осень, на болотине – да еще сколько! Так что Бог видит: она не лжет.

– Ну, ладно. Завтра же поутру поведешь нас на Красную площадь и покажешь ту девку, – велела Ульяна. – А пока пошли, поедим, чего Бог послал.

На завтра Алена могла обещать встречу хоть с пятью такими девицами, поэтому она согласилась тотчас – и с облегчением двинулась к столу.

– Я Божьих людей держу во чти, а не в сороме, – важно сообщила Ульяна, когда после молитвы Фокля подсунула Алене миску с кулагой ^[56]:

– Хлебай. Кисель зубам не порча и брюху не докука!

Как бы не так… Кулага подгорела, щи были пусты, а хлеб черств – не угрызешь, зато Фокля, не умолкая ни на миг, славословила свою щедрую на милосердие хозяйку, убежденная, видимо, в правоте старинной мудрости: «Доброе слово – лучше мягкого пирога» – и пытаясь убедить в том Алену, которая, повозив ложку в ненавистной еще сызмальства кулаге, теперь уныло грызла горбушку, похваливая себя за то, что на дорогу сытно поела. А то у этой милостивицы и ноги протянешь!

Ульяне, верно, пришлась по сердцу ее умеренность.

– Ешь вполсыта, пей вполпьяна – проживешь век дополна, – одобрительно сообщила она, хотя вернее было сказать: в четверть… нет, даже в осьмушку сыта!

«Помнится, брат твой жил иначе, – ехидно подумала Алена. – Говорил: «Побольше поедай, погорче запивай – хоть умрешь, так и не сгниешь!»

И опять черт потянул за язык: ляпнуть этакое, а потом поглядеть на рожу Ульянищи, – но она только перекрестилась и отодвинула от себя едва початую миску:

– Спасибо за хлеб, за соль, честная вдова. Позволь теперь душеньку твою потешить, порассказать тебе, о чем я надысь от людей слыхала.

Ульяна расчистила перед собою место на столе и поудобнее подперлась ладонью:

– Послушаю с охотою.

– …с охотою, – эхом отозвалась Фокля, пытаясь точно так же подпереться, но за малым ростом локоть ее то и дело соскальзывал, и Фокля лишь чудом не тыкалась в столешницу носишкою. Ульяна сурово глянула – та наконец угомонилась и со вниманием уставилась на Алену.

«Ну что, про чертогрыз? Нет, пока еще рано. Расскажу-ка я им сперва про осиновое полено!» И начала, сложив руки и заведя глаза, как подобает степенной и знающей себе цену сказительнице: