Мышление. Системное исследование - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Курпатов cтр.№ 159

В каждой конкретной ситуации, то есть имея дело с определенным положением вещей, мы можем сказать – это «хорошо», а это «плохо», это «справедливо», а это «красиво».

Но мы не можем сказать что это, если мы не находимся в какой-то конкретной ситуации. При этом, мы используем эти слова в определении других слов, что неизбежно приводит к противоречиям.

Может ли «другой человек» сделать мне что-то плохое? Конечно. Может ли «друг» сделать мне что-то плохое? Нет. Но разве «друг» – это не «другой человек»? Конечно, он – «другой человек», но я определяю его как «друга», а «друга» я определяю как – он «в беде не бросит, лишнего не спросит» и т. д. Но что такое «беда», «бросит», «лишнего» и т. д.? Ответов на этот вопрос у меня нет, а при необходимости я буду, так сказать, «ориентироваться по ситуации».

И что мне делать, если он меня «в беде бросит», «лишнее спросит», а затем скажет: «Ты все неправильно понял! Я твой настоящий друг!». Факты, нарративы, связные интеллектуальные объекты – все это встанет во мне колом, и я не буду знать, что с этим делать.

Единственное возможное решение здесь (если я не примитивен как трехлетний ребенок) – это ощутить этого человека как «специальный интеллектуальный объект», чьи действия всегда находятся под вопросом, а я, соответственно, никогда не могу быть уверен в том, что понимаю то, что происходит на самом деле.

Допустим, он не дал мне наркотик, хотя я очень в нем нуждался? Вроде бы он «бросил» меня в «беде», плюс еще и спрашивал меня черт знает о чем (когда я последний раз принял дозу, кому и что я наврал и т. д.). Ну изверг же, правда?! Но я могу понимать одновременно и то, что он изверг, и то, что он друг… И для этого мне нужны слова.

50. Вот, в чем фундаментальный парадокс топоса пространства мышления – интеллектуальные объекты, которые ему принадлежат, имеют языковую природу, но имеют неязыковое измерение.

Это какая-то дополнительная связность: с одной стороны, вроде бы эти интеллектуальные объекты образованы элементом лингвистической картины мира (сигнал сигнала) и элементом моего внутреннего психического пространства (сигналом), но, с другой стороны, сюда еще вмешиваются обнаруживаемые мною «факты» реальности (как отношения отношений, как действие сил), которые связывают эту конструкцию как бы с другой стороны.

Грубо говоря, специальные интеллектуальные объекты моего пространства мышления возникают как события (положения вещей) на стыке топоса моего внутреннего психического пространства и топоса плоскости моего мышления (лингвистической картины мира).

Они – мои специальные интеллектуальные объекты – подобно искрам высекаются в этом столкновении, и живут какие-то считанные мгновения, пока я длю свою озадаченность.

После, исчерпав энергию этого своего столкновения, они развалятся и окажутся втянутыми в себя топосами моего внутреннего психического пространства и плоскости мышления.

И я снова буду слышать лишь гул своего мозга, в котором вспыхивают какие-то мои состояния (сигналы) и, без всякой существенной цели, проворачиваются понятия моей лингвистической картины мира. Я снова потеряю контакт с реальностью, выпаду из составляющих ее отношений сил.

Возникает, конечно, вопрос, а где же я сам, в таком случае, нахожусь, ведь кроме реальности ничего нет? Правда в том, что я более нигде и не нахожусь, потому что меня нет. Есть лишь эти состояния – все множество этих, издающих гул, интеллектуальных объектов – составляющих мой совокупный топос внутреннего психического пространства.

Мое действительное «я», если о нем вообще можно говорить, возникает таким образом, только в этом отношении – когда на столкновении двух топосов («внутреннего психического пространства» и «плоскости мышления») возникают объекты третьего, топоса пространства моего мышления.

Вот почему мы с полным правом можем повторить за Парменидом – «мыслить – значит быть». Впрочем, верно, надо полагать, и обратное – что, не мысля, то есть вне топоса пространства мышления, мы и не имеем собственного существования.

Целью и смыслом методологии мышления является возможность мыслить реальность. Возможность эта, конечно, условная, поскольку в любом случае, мы все равно, рано или поздно, свалимся затем в собственные представления о реальности (то есть, будем думать не ее, а о ней).

Однако, это не мешает нам, будучи в состоянии озадаченности, ощущать отношение сил в ситуации, себя в ней и видеть то, какой наш шаг в реальности должен быть следующим. Ну и пусть, что мы окажемся затем в представлениях. Главное, если мы знаем, где из них есть выход.

1. Несодержательное мышление – есть мышление, в котором мы не связаны идеей содержательных «сущностей», существование которых мы лишь предписываем миру по причине устройства нашего языка.

Обыденный язык, возникший как способ коммуникации между членами первобытного общества, обречен предполагать наличие денотатов у каждого из знаков языка: говоря что-то, мы полагаем, что говорим о чем-то.

И в идеальном случае это что-то – то, на что можно указать (в противном случае мы в нашем первобытном племени вряд ли могли о чем-то друг с другом договориться, а язык потому и не состоялся бы из-за этой своей несостоятельности).

2. По сути, речь идет о том, что предполагая некие «сущности» в реальности, мы выстраиваем наш мир определенным – содержательным – образом. Причем, это «выстраивание» – и есть все множество моих представлений.

Я говорю, что у меня есть личность (или душа) – то есть, некая сущность. Дальше я начинаю думать об атрибутах этой личности (или души), и каждый из этих атрибутов, будучи номинированным (названным, означенным) также обретает, благодаря мне и этому означению, некую виртуальную «сущность».

Далее я думаю о том, как эти атрибуты проявляют себя в отношении с другими «сущностями», которые я создаю в огромном количестве.

В результате я получаю целый мир, в котором есть, например, отдельные люди со своими «сущностями» (личностями, душами и т. д.), а есть, например, и «вообще люди». У этого «вообще люди» – тоже наличествует своя какая-то своя «сущность», мною предполагаемая (что-то такое «человеческое очень человеческое»).

3. Таким – эссенциальным – образом я произвожу на гора огромное количество содержания.

Причем, все это содержание – лишь мои представления о реальности, не имеющие к реальности самой по себе никакого отношения. Они как бы оторваны мною от нее. Они ее карта с моим масштабом и моим же умозрительным видением положения дел.

Впрочем, мои представления о реальности (содержание) – как то, что происходит, – образуют в некотором смысле некую свою собственную реальность (вполне реальную, разумеется), которую мы в методологии мышления называем миром интеллектуальной функции.

4. Иными словами, в реальности никакого содержания не существует, хотя, нам, разумеется, представляется обратное.