— На закате еще были живы. Я видел, как стража сгоняла их вместе с остальными пленниками в середину лагеря.
Бека покусала губу. все еще глядя на вражеские костры. Наконец она повернулась к Бракнилу:
— Это первый по-настоящему сильный отряд, который нам повстречался. Как ты думаешь, есть шанс вызволить Мирна и Гилли сегодня ночью?
Бракнил поскреб бороду, тоже глядя на костры.
— Не особенно большой, лейтенант. Они охраняют ров вокруг лагеря бдительнее, чем девственница свою добродетель. Даже если нам удастся проскользнуть внутрь, мы никогда не пробьемся обратно, стоит им на нас навалиться.
Бека раздраженно вздохнула:
— Да обрушит Сакор на них свой кулак! То они не берут пленных, то ведут куда-то две сотни. Откуда, черт возьми, взяли они так много пленников так далеко от собственных границ?
Бракнил пожал плечами:
— Это интересный вопрос. Арбелус удивленно взглянул на Беку:
— Я как-то об этом не подумал. Но я скажу тебе еще более странную вещь.
— И что же это?
— Прежде чем они остановились на ночлег, они направлялись на север.
— На север! — тихо воскликнула Бека. — Майсенская граница не больше чем в пятидесяти милях, и на север отсюда нет ни единого пленимарского города. Если уж они пошли на то, чтобы захватить так много пленных, то чего ради они не ведут их на юг, где их можно было бы использовать?
Она опустила руку на напряженное плечо Стеба. — Что ж, это делает нашу задачу легче. Мы все равно намеревались повернуть вдоль берега на север. Вот мы и будем за ними следить и, клянусь богами, нападать и все время беспокоить, а тем временем высматривать возможность освободить Мирна и Гилли.
Глава 41. Странное гостеприимство
После жертвоприношения стражники стали обходиться с Алеком с суеверной осторожностью, хотя явно считали гибель своего «брата-солдата» его виной.
Ашназаи тоже приходил теперь реже, хотя иногда являлся в самые глухие часы ночи. Разбуженный посреди очередного кошмара, Алек ловил в темноте мерзкий запах, потом его касались холодные пальцы, и мстительная магия некроманта в очередной раз погружала его в пучину страданий.
Запертый в тесной и темной каюте, Алек все чаще испытывал безысходное отчаяние. Поиск путей к побегу — даже если это означало прыжок за борт — ничего не дал. Занять себя Алеку было нечем, и он подолгу спал, хотя сны его были полны кошмаров и недобрых предзнаменований, и все чаще — иногда дважды за ночь — снилась ему стрела без наконечника.
Алеку было так плохо, что даже ежедневной прогулки по палубе в обществе Мардуса он теперь ждал с нетерпением. Несмотря на леденящее сообщение во время церемонии об ожидающей Алека участи, Мардус продолжал обращаться с юношей со странным сочувствием, словно находил его общество приятным.
Каждое утро солдаты приносили Алеку плащ и отводили на палубу. Какова бы ни была погода, его там уже дожидался Мардус. Разговоры между ними касались самых разнообразных тем — того, что в данный момент занимало пленимарца. К изумлению Алека, Мардус оказался удивительно красноречивым и остроумным собеседником, с такими же широкими и разносторонними интересами, как и Серегил. То он обсуждал с Алеком особенности военной тактики Пленимара, то пускался в подробное сравнение пленимарской и скаланской музыки, хотя его высказывания часто имели темный подтекст.
— Пытка — форма искусства, которую недооценивают, — рассуждал он, когда одним свежим утром они вместе с Ашназаи прогуливались по палубе. — Большинство считает, что достаточно причинить невыносимую боль — и ты добьешься своего. Хотя иногда это так и есть, я всегда считал, что примитивная жестокость часто приносит обратный результат. Вот возьми твой случай, Алек. Не пролив ни капли крови, мы сумели добиться от тебя всего, что ты только мог сообщить.
— Некромантия — тонкое искусство, — с самодовольством перебил его Ашназаи.
— Может быть, — сухо ответил Мардус, — хотя я едва ли назвал бы те обряды некромантов, которые мне случалось видеть, тонкими. Но вернемся к нашей теме. Уверяю тебя, если бы не запрет на пролитие крови, я получил бы тот же результат, не прибегая к такому количеству сложных магических манипуляций.
Ядовито улыбнувшись Алеку, Ашназаи поинтересовался:
— Удовлетвори мое любопытство, господин, к каким методам ты бы прибег?
Мардус, заложив руки за спину, некоторое время обдумывал вопрос так бесстрастно, словно некромант спросил его мнение насчет цен на зерно в будущем году.
— Я часто начинаю с половых органов. Хотя при этом потеря крови и невелика, боль и эмоциональные страдания оказываются весьма острыми. Как только боль доходит до определенного предела, от пленника обычно можно добиться чего угодно. Ну, в случае Алека я позаботился бы о том, чтобы он все еще ценился на невольничьем рынке. Только глупец без необходимости уничтожит столь привлекательное создание.
Лишенный в своем заточении посреди моря иного общества, Алек почти пал духом. Днем он был игрушкой своих мучителей. По ночам приглушенные вопли, доносившиеся иногда из трюма, лишь усиливали чувство беспомощности. Те редкие случаи, когда ему снились прежние дни с отцом или с Серегилом, только ухудшали его настроение по пробуждении. Лежа в темноте, Алек старался припомнить, чем пахло в их комнатах в «Петухе» или какого цвета глаза Беки. Но больше всего он думал о Серегиле и проклинал Мардуса за те семена сомнения в друге, которые тот заронил.
— Он не бросил меня! Не бросил! — шептал Алек в мрачные ночные часы, когда мужество совсем изменяло ему. Он заставлял себя вспоминать улыбку Серегила, когда тому удавалось научиться новому трюку, удовольствие, с которым его друг дразнил Теро, крепкую хватку руки, когда Серегил оттаскивал его от края утеса после нападения по дороге из Цирны.
И еще он вспоминал, как выглядел Серегил той ночью на улице Огней. Алек неожиданно вспомнил то удовольствие пополам с чувством вины, которое испытывал, когда рука Серегила случайно ложилась ему на плечо или затылок…
Алек жарко покраснел от воспоминаний об этих прикосновениях. Думать о них было больно — теперь, когда он никогда больше не испытает такого…
— Прекрати? — громко прошипел Алек. — Он еще может прийти на помощь. Может быть, он приближается в этот самый момент!
Но ведь даже Микам не сумеет выследить корабль в море.
Чувствуя, что тонет в отчаянии, Алек закутался в тонкое одеяло и попытался вспомнить свои разговоры с Серегилом — просто чтобы утешиться голосом друга. Той ночью Серегил ему приснился; хотя, проснувшись, Алек и не смог вспомнить никаких подробностей, что-то все же осталось. Наутро Алек задумчиво жевал свой завтрак, перебирая в уме разнообразные уроки, которые Серегил преподал ему за долгие проведенные вместе месяцы.
Все на борту корабля считают его беспомощным, просто пленником, единственная ценность которого — в той роли, которую Мардус отводит ему в будущем. Пора отбросить страх и начать внимательно присматриваться — по-настоящему внимательно — ко всему, что происходит вокруг, задавать вопросы — невинные поначалу, чтобы нащупать дно в быстром течении событий. В конце концов, от такой попытки раньше времени он не умрет.